Интервью с Ириной Скворцовой: «Соглашаюсь на любую авантюру». Ирина скворцова о жизни после аварии на бобслейной трассе Что сейчас с ириной скворцовой

Страшная авария разделила жизнь Ирины Скворцовой на «до» и «после». 23 ноября 2009 года на санно-бобслейной трассе в Кенигзее экипаж Евгения Пашкова и Андрея Матюшко врезался в боб, где были Надежда Филина и Ирина Скворцова, которая приняла на себя страшный удар. Врачи говорили, что с такими травмами выживает один человек из ста. Ирина выжила. Доктора пророчили ей: «Ты будешь передвигаться только на инвалидной коляске». Ирина встала и пошла. Да, на костылях. Но сама.

Позади почти восемь лет лечения в Германии. 74 операции. А сколько еще впереди, никто не знает.

Перед нами сидела улыбчивая девушка, а мы про себя думали: «За что ей все это?»

Ирина не унывает. Прыгнула с парашютом, управляет машиной одной левой ногой, стреляет в тире из пистолета, параллельно ищет, какому делу посвятить себя. «Ее энергии на десятерых хватит!» — восхищались коллеги, глядя на Ирину. И это не преувеличение.

Ты не можешь чувствовать боль

Буквально час назад мне сказали, что на 11 ноября есть договоренность о встрече с врачом, — Ирина начала с самого важного. — Но я попросила перенести на двадцатые числа ноября, чтобы успеть найти квартиру. Это, правда, дорого. Поэтому, скорее всего, будет комната.

— Когда у вас была последняя операция?
— В марте. Я езжу в Германию два раза в год.

— Сколько еще прогнозируют операций?
— Уже боюсь загадывать… Всего было 74. Я спрашивала лечащего доктора: «Махенс, ну хоть виден какой-то лучик в конце туннеля?» — «Маленький. Сколько еще нужно операций, никто не знает».

— 74 операции под наркозом. Это вредно для сердца.
— Бывает, оно покалывает, но я не собираюсь останавливаться. Вложила столько времени и денег… Как бы это страшно ни звучало: лучше умереть на операционном столе, чем жить с таким телом.

— Вам не предлагали лечиться в России?
— Я не доверяла. Мне делали операции за границей, я была наслышана о немецкой медицине. Не хотела менять руку врача, который собрал меня с нуля (речь идет о немецком докторе Гансе-Гюнтере Махенсе, оперировавшем Ирину Скворцову. — «Спорт День за Днем»).

— Кто оплачивает операции?
— Я сама. Те деньги, что выиграла по суду, в России не трачу, только на лечение в Германии (немецкий суд удовлетворил иск Ирины на сумму 650 тысяч евро к Немецкому союзу бобслея и скелетона. — «Спорт День за Днем») . Я знала, что понадобятся дорогие операции, но не представляла, сколько их будет нужно.

Деньги вам отсудили, но судья Петер Хелль, ошибочно выпустивший на трассу экипаж Пашкова и Матюшко, так и не извинился?
— Мы виделись на Олимпиаде в Сочи. Подошел ко мне: «Привет». Я улыбнулась и поздоровалась в ответ. Опустила глаза на аккредитацию и увидела фамилию «Хелль». Если бы в этот момент он сказал: «Извини, мне жаль»…

— А что Хелль?
— Спросил меня: «Ты не хочешь со мной разговаривать?» — «Нет». В этот момент у меня были полные слез глаза. Я развернулась и ушла.

— Он не пытался окликнуть?
— Думаю, это было бесполезно. Немцы, конечно, чопорный народ, но не настолько же быть циником.

— Хелль не понес никакой кары?
— Он выплатил штраф в Германии (3600 евро. — «Спорт День за Днем») . Мы понимали, что не получим от него тех денег, которые запрашивали. Поэтому у нас было еще два ответчика: Международная федерация боб­слея и скелетона и Немецкий союз бобслея и скелетона.

— Когда вы пришли в себя после аварии, надеялись, что будете выглядеть, как сейчас?
— Я знала, что попала в аварию. И даже находясь в коме, видела сны, как лечусь. Только не в Германии, а в Австрии. Когда увидела палату, самый большой шок был от того, что на календаре 13 января, а не 23 ноября. Немецким врачам запретили озвучивать мой диагноз. Они считали, что я всю жизнь буду на коляске. При этом я всем говорила, что обязательно встану на ноги. Оставалось еще четыре года до Олимпиады в Сочи: два на восстановление, два на подготовку. Я терроризировала врачей вопросами, могу ли поднимать штангу, работать с теми же весами…

— Как они реагировали?
— Уходили от ответа: давай ты сначала выпишешься, тогда будет видно. Не могли мне сказать: «Девочка, забудь про спорт. Коляска до конца жизни». Уже потом я узнала, что была серьезная угроза ампутации правой ноги.

— Когда вы первый раз увидели свои ноги после аварии?
— В реанимации точно нет. Перевязки делали под общим наркозом. Только один раз я увидела свой живот в скобах. Такой ужас! Был красивый плоский животик, а тут скобы и непонятно что (улыбается).

— То, что немецкие врачи ошиблись с прогнозом, это чудо?
— Два раза стоял вопрос об ампутации правой ноги. Все-таки ее сохранили. Для симметрии. Сшили как могли. По всем параметрам она не должна была шевелиться, а нервы — прорастать. Но они каким-то чудом проросли. Когда меня брали за ногу, я говорила, что мне больно. «Ты не можешь ее чувствовать, — удивлялись врачи. — Закрой глаза». Закрываю глаза. Они мне тыкают по ноге: «Где больно?» — «Здесь, здесь и здесь». — «Это невозможно!» По медицинским показателям я не должна была ходить, но я встала.

— Врачи были в шоке?
— Поначалу об этом знал только Махенс, потому что еще был судебный процесс и везде указывали, что я на коляске. Попробовала ходить без костылей еще в декабре 2010 года. В феврале 2011-го, когда приехала на чемпионат мира по бобслею в Кенигзее, заехала в клинику к Махенсу. Встала с коляски, прошла по кабинету без костылей. Махенс, смотри! Первые пять минут его можно было ни о чем не спрашивать. Потому что передо мной сидел ребенок! Он меня щупал: «Что ты делаешь в России? Это же невозможно! Ты ходишь без костылей…»

Молоко вместо безопасности

— Вы рассказывали, что в начале лечения вас посещали мысли о самоубийстве.
— Это когда были сильнейшие боли в реанимации, а мне давали обезболивающее только раз в час. Немецкие врачи считали, что у меня так называемые фантомные боли. И еще боялись вызвать привыкание к лекарству на наркотической основе. При этом говорили: «Да какие у тебя боли? Тебе сохранили ногу для симметрии. Там ничего не может болеть». Обезболивающее не убирало боль, а лишь притупляло. На двадцать минут. Остальные сорок ты просто лезешь на стенку. Как будто тебя переехали ниже бюста. Я кричала, плакала… Но вместе с тем сознавала, что, если что-то с собой сделаю, мне привяжут руки к кровати.

— Мама с первого дня была рядом?
— Да, как приехали в Германию.

— А папа?
— Он потом приехал в реабилитационный центр. Родители давно в разводе. Папа с нами не жил. Мы не общались. Не знали, как у него со здоровьем. Решили, пока со мной непонятная ситуация, ничего ему не сообщать. Чтобы его еще не откачивали.

— Во время лечения ощущали, что вас не забыли?
- Пока лежала в реанимации, Интернета и телевизора не было. Телефоном пользоваться не разрешали. Только для экстренных переговоров с Россией. А вот в реабилитационном центре я залезла в Интернет и обнаружила около тысячи сообщений в «Одноклассниках» и порядка полутора тысяч в «ВКонтакте». До сих пор со многими общаюсь. Сейчас как раз после интервью встречусь с молодым человеком, с которым мы семь лет общались в «ВКонтакте».

- Это он пригласил вас в Петербург?
- Нет-нет! (Смеется.) У него семья, дети. Мы просто очень хорошо общаемся в Сети.

- От кого была самая неожиданная поддержка?
- Не ожидала, что меня посетит Сергей Лавров. (Министр иностранных дел Российской Федерации. — «Спорт День за Днем».) У него в графике не было встречи со мной. Просто отнесся по-человечески. В пяти минутах езды от моей клиники проходил Саммит по безопасности. Лавров навестил меня, спросил, что нужно. Мама сказала: «Психолог».

- Помог?
- Через неделю со мной уже работали психологи. Российские, из МИДа.

- А были те, кто, напротив, отстранился?
- Есть ряд знакомых, которые так поступили. Мы стали реже созваниваться. А из друзей ни одного не потеряла.

- Надежда Филина, с которой вы ехали в бобе, навещала?
- Мы тогда обе подставились под удар. Просто так получилось, что она сидела впереди. Все, кроме меня, встали и пошли. Ребята, как мне говорили, выступали уже на следующем этапе. Надю не пускали на трассу. Ее психологическое состояние не позволяло кататься. Она меня навещала в российском реабилитационном центре. Сейчас мы, конечно, реже созваниваемся, но с праздниками друг друга поздравляем (улыбается).

После таких страшных ударов люди начинают верить в знаки судьбы. 23 ноября 2009 года у вас не было предчувствия, что не надо садиться в боб?
- Я знаю, о чем вы говорите. Меня посетило такое чувство в Латвии за полгода до столкновения в Кенигзее. Встала утром, села на кровать и говорю соседке: «Не хочу ехать на тренировку». Она меня спрашивает: «В чем дело?» — «Боюсь». — «Ир, да ладно, мы уже здесь месяц катаемся». В итоге я поехала на тренировку, и у нас с Надей произошло жуткое падение на спину. Неделю ходила в корсете. Спина очень болела. Когда мы упали, я сказала: «Поэтому и боялась».

- А в тот роковой день?
- Вообще ничего не было. Один из тренеров потом рассказывал: «Ир, ты помнишь, что мне говорила?» — «Нет». — «Я тебе сказал: “Ира, аккуратно держись в бобе, Надя первый раз на этой трассе“. И что ты мне ответила?»

- Что?
- «Где здесь можно купить молоко? Мне надо протеины разбавлять». (Смеется.) Тренер недоумевал: «Я ей про безопасность рассказываю, а она о молоке».

Боялась не президента, а камер

На Олимпиаду в Сочи вы все же попали. Во время церемонии открытия журналисты обсуждали, кто это сидит рядом с президентом России.
- Улетали в Сочи с утра чартерным рейсом. Встала в три утра. Сделала прическу, макияж. Взяла два телефона, фотоаппарат. Думаю, незаметно приеду на открытие, посмотрю и уеду. В Сочи прилетели с опозданием. Не было времени переодеться. Когда все регистрировались в гостинице, я сказала, что в розовых легинсах на прием к Виталию Мутко не поеду. Пойду в туалет переодеваться.

- А что здесь такого? Мутко — человек демократичный.
- Я понимаю, но розовые легинсы, которые видны за километр, — это все же не для приема. Быстро переоделась. Посмотрела на себя в зеркало: для сельской местности сгодится.

- Сочи — сельская местность?
- Вы уже не первый, кто задает этот вопрос. Это у меня крылатая фраза. Я могу ее и для Москвы использовать.

- Понятно.
- Приехала на стадион, а мне говорят: «Ирина, на церемонии открытия вы сидите в ложе с президентом». За сорок минут до начала снова подошли: «Пойдемте, мы вас посадим». — «Там холодно, не пойду». Я же не знала, почему они заранее рассаживают (улыбается). Люди, которые подошли ко мне, переглядываются. У них паника. Не могут какую-то девчонку посадить! Остается десять минут. Снова подходят: «Ирина, ну все, пойдемте». Показали место и ушли. Я убрала костыли под сиденье, поставила пакеты, вид хороший. Сейчас буду фотографировать! Нам еще предложили согреться перед церемонией…

- Заботливые.
- Чуть-чуть алкоголя было в крови. Легкое фуршетное настроение, когда уже ничего не страшно (смеется) . Смотрю: два места свободны. Ну, наверное, кто-нибудь подойдет, до начала еще есть время. Ребята, которые рядом сидят, говорят мне: «Ничего себе, ты рядом с президентом». — «Да ладно». С третьей попытки я понимаю, что они не шутят.

- Алкоголь выветривается?
- За долю секунды! И до меня доходит: Путин, камеры, весь мир, а у меня макияж, сделанный в три утра, и прическа из серии «сойдет для сельской местности»?! (Смеется.) Я не президента боялась, а камер. Что буду плохо выглядеть.

- Когда Путин появился, вы уже были морально готовы?
- На иголках точно не сидела. Путин — тактичный, воспитанный мужчина. Он, естественно, поздоровался за руку, присел на свое место. Спросил, как я себя чувствую. Потом у нас с ним были короткие диалоги по поводу того, что происходит на стадионе. Плюс Путин помог мне с переводом слов Томаса Баха (президент МОК. — «Спорт День за Днем») , который сидел рядом с Владимиром Владимировичем.

- Ощущали напряжение, сидя в ложе?
- Естественно, мне пришлось продумывать, как себя вести. За месяц до этого была полостная операция на животе.

- Как же вы сидели?
- Три часа с прямой спиной в корсете. Было сложно подниматься, когда играли гимны. Ну и еще некомфортно от камер.

Была бегунья, стала зомби

- Мы понимаем, как мальчики увлекаются футболом, а девочки — гимнастикой. Как люди заболевают бобслеем?
- Наверное, эти люди «подсели» на адреналин. Любят скорость. Там такие ощущения! (Смеется.) До этого занималась легкой атлетикой. Бегала 200 и 400 метров. Была мастером спорта и неоднократной чемпионкой России. Меня планировали перевести на 400 метров с барьерами, где видели мои перспективы, но я немного сдала психологически.

- Почему?
- Две сложные травмы. Из-за них пропустила два летних сезона и чемпионат Европы в своем возрасте. Меня должны были снять с зарплаты — единственного дохода. В то время еще с родителями были не очень хорошие отношения. И… сдалась. Сказала, что не хочу больше заниматься спортом. Лучше пойду работать.

- Кем?
- Продавцом-консультантом в спортивном магазине. Но там был такой график… Меня два месяца не видели. Думали, куда-то уехала. Четыре дня в неделю работала. Остальные три просто отсыпалась.

- Так тяжело?
- Целый день на ногах. Приходилось приезжать на работу на первой электричке, потому что надо было помыть зал, приготовить магазин к открытию. А потом закрыть. Я приходила домой в час-два ночи.

- На следующий день снова на работу…
- Если ставили два дня подряд, можно было приехать не к восьми утра, а к десяти. Приходишь как зомби. Целый день на ногах. Только полчаса на обед.

- В таких магазинах на продавца еще могут повесить украденную вещь.
- Бог оградил.

- Пережив страшные аварии, люди становятся сильно верующими. Вас ведь навещал батюшка в Германии.
- Мне предлагали исповедаться, а я даже не знаю, как это делается (улыбается) . Хожу в храмы, когда очень захочется. Еду за рулем по МКАДу и думаю: хочу к Матроне. Разворачиваюсь, еду к Матроне. Было у меня такое. Сорок минут простояла в очереди. Руки замерзли до такой степени, что машину зубами открывала.

- Гоняете на машине?
- Да! Управляю одной левой ногой. Когда по трассе уезжаю из Москвы, то, конечно, отрываюсь по полной (смеется).

- На какой скорости отпускаете педаль газа?
- Чаще всего перед камерой. Пока у меня рекорд: 211 километров в час.

- Есть желание его побить?
- Если машина позволит, почему нет? (Улыбается.) Но я не езжу бесшабашно. В рамках разумного. Друзья говорят: «Когда ты за рулем, мы не боимся. Ездишь быстро, но аккуратно». Никакого не подрезаю. Еду под 180-190 километров в час, а в машине спят.

- Когда учились водить, инструктор сильно кричал?
- Меня вообще не брали в автошколу. Хотя все справки были собраны. Но как только слышали, что я на костылях и буду управлять одной левой ногой, сразу отказывали в обучении. На тот момент были автошколы для инвалидов, но там все управление на руле. Если я захочу за границей взять машину напрокат, будет проблема из-за пометки в правах, что они для инвалида. Естественно, я хотела обычные права.

- Как вам отказывали в автошколах?
- Я приходила, а мне говорили: «Ой, у нас машины нет, у нас инструктора нет». Давали понять, что не хотят брать.

- Кто помог?
- Телеведущий «России‑1» Эрнест Мацкявичюс. Он как-то спросил: «У тебя есть права?» — «Какие права? Я не могу в автошколу устроиться». На следующий день после разговора с ним я уже звонила в автошколу и договаривалась, что приеду.

- Россия — страна блата.
- Ну как блата? Два месяца занималась наравне со всеми.

- Имеется в виду то, как вы попали в автошколу.
- Не имей сто рублей, а имей сто друзей.

- Почему вы раньше не попросили о помощи?
- Честно говоря, я не из тех людей, кто будет ходить и просить. Проще за кого-то попросить, чем за себя. Пришла в группу автошколы на пять занятий позже. Мне предложили: «Либо в новую группу, либо будешь догонять». — «Буду догонять».

- Получилось?
- Догнала. Ездила на занятия на метро, с пересадками. Два месяца. Пять раз в неделю. Как на работу. Когда первый раз села в машину, мы с инструктором поехали на площадку. А его уже предупредили: «Ты будешь заниматься с девочкой на костылях». Директор звонил ему после каждого занятия. Инструктор не выдержал: «Успокойтесь, нормально она водит».

На первом занятии я уже сама доехала до метро. Экзамен сдала с первого раза.

Плюхнулась на диванчик

— Когда произошел контакт между вами и руководителями Ассоциации спортивной прессы?
— Их первый фестиваль прошел в 2011 году. Буквально за пару месяцев до него меня пригласили быть соведущей Виктора Гусева. Сижу и думаю: «Что? Как?» Столько времени прошло, а я до сих пор тушуюсь перед камерами.

— Стоп-стоп. У вас же была программа на телевидении, где вы брали интервью у паралимпийцев.
— Это, может, со стороны я казалась спокойной, а внутри — ураган эмоций! (Смеется.) Выступление перед людьми — еще сложнее.

— Можно было отказаться.
— Я написала в ответ: «Ничего не умею, ничего не знаю, но согласна». (Смеется.)

— Что было дальше?
— Дальше мне позвонила Нина Витальевна Зверева (член Академии российского телевидения. — «Спорт День за Днем»). Я приехала к ней в Москву. Мы записали небольшое видео. Она была Гусевым, я — Ирой. Под меня сделали весь сценарий. По неопытности я его весь выучила. Мы вышли на сцену. Виктор стал импровизировать, а я поворачиваюсь к нему: «В сценарии такого нет». (Смеется.)

— У вас не возникало желания перейти в паралимпийский спорт?
— Нет. Два года назад тренер по лыжам говорил: «Мы тебя заберем к себе. У нас девчонок не хватает». — «Не-не, все, хватит».

— Чего сейчас хотите?
— Семь лет я посвятила только лечению, особенно последние четыре года.

— Игра стоит свеч.
— Да, я делаю операции и восстанавливаюсь, но, с другой стороны, не работаю и не знаю, чем хочу заниматься. Только спустя семь лет нашла себе хобби.

— Какое?
— Стрельба из оружия (смеется).

— По живым мишеням?
— Нет, что вы! До этого я и с парашютом прыгала, и на мотоцикле каталась…

— С парашютом?
— У меня сзади был инструктор. Я только подняла ноги, а он приземлялся. Как-будто плюхнулась на диванчик.

— Ну вы даете. Играть в гольф не пробовали?
— Это слишком скучно для меня. Я люблю драйв, адреналин, скорость. Была бы возможность, участвовала бы в гонках на машинах. Но там много зависит от механики.

Время не лечит. Только притупляет

— Вы говорили, что больше всего на свете хотите выйти замуж и родить ребенка.
— Ой, когда это было? Лет пять назад? (Смеется.) Я из тех людей, которые могут приехать на чашечку чая в шесть часов вечера, а в пять утра рвануть в другой город.

— Надо найти себе такого же легкого на подъем человека.
— Это опасно! (Смеется.) Мне нужен тот, кто будет меня хоть как-то останавливать.

— На свидания ходите?
— Нет. Так получается, что либо я нравлюсь молодым людям, а они мне нет, либо наоборот (улыбается) . После аварии личная жизнь совсем не складывается.

— А до аварии?
— Был один… Мы не встречались, просто общались. Потом случилась авария.

— И перестали общаться?
— Периодически созванивались, но постепенно все сошло на нет. Я прекрасно понимала, что у нас не будет никакого продолжения.

— Узнавали, как у него сложилась жизнь?
— Женился! (Смеется.)

— Вы сможете родить? Что говорят врачи?
— Чисто теоретически внутренние органы не так сильно пострадали. Ну а практически… нет никаких гарантий. Пока не хочу об этом думать. Мне все равно еще два-три года оперироваться.

— Какую дистанцию можете пройти без костылей?
— По квартире хожу без них. Иногда выбегаю из квартиры: «А где костыли? Где я их оставила?» Метров пятьсот без них точно пройду, потом начинают болеть ноги.

— От чего испытываете самый большой дискомфорт? Может, сталкивались с откровенной бестактностью?
— Логика у людей странная (улыбается). Я приехала в гости к подруге. Поднимаюсь с ее соседом на лифте. Он смотрит на меня: «А что случилось?» — «В аварию попала». — «Машина хоть цела?»

— Оригинал.
— И это он на полном серьезе. Груда железа важнее человека. Дискомфорт — это когда идешь на какое-то мероприятие в вечернем платье и на костылях. Все такие красивые, на каблуках, а я так не могу. И еще хромаю без костылей. Плюс смотришь на себя в зеркало: «Да, теперь я знаю, как выглядит монстр Франкенштейна» (улыбается) . Мне Махенс в 2011 году сразу сказал: «Ты же понимаешь, что я не верну тебе такое тело, как было». — «Понимаю, но сделайте так, чтобы я могла надевать брюки, юбки и платья. И разница в ногах не привлекала внимание». — «Это постараюсь».

— Большая разница?
— Очень! Две трети мышц пришлось удалить. Костыли теперь на всю жизнь. Они делают правую ногу объемной, чтобы она соответствовала левой.

— В общественном транспорте уступают место?
— Не всегда. Иногда делают вид, что спят или слишком увлечены книгой. Бывало, я стояла на перроне, пассажиры видели свободное место, и я думала, что меня снесут. Даже в вагон не зайду.

— Одна живете?
— С котом Жорой (смеется) . Раз в неделю приезжает мама, помогает убираться.

— Много времени проводите в компьютере?
— Больше за рулем. До аварии я как рассуждала: «Это успею сделать, это потом». Сейчас есть возможность — делаю, нет — подождем. Мне позвонили в девять утра: «Будешь спать или поедешь прыгать с парашютом?» Час на сборы. Я вылетаю из квартиры.

— Часто думаете о том, почему эта авария случилась именно с вами?
— Такие мысли часто приходили, когда лежала в реанимации. Боли были адские… Многие говорят, что время лечит. Но ничего оно не лечит. Только притупляет. Смириться с произошедшим невозможно. Я могу даже поплакать. Естественно, когда никто не видит.

— Жора видит.
— Это да, он у меня настоящий мужчина.

Спасенная немецкими врачами и все еще нуждающаяся в лечении российская спортсменка Ирина Скворцова никак не дождется настоящей помощи от родного государства

Она пришла к нам в гости, можно сказать, на своих двоих. Приехала в редакцию без посторонней помощи. И ни на какой не инвалидной коляске, а лишь на костылях-канадках, как она их называет. Она уже почти целый год на них передвигается, так же ездит и в общественном транспорте. Явилась в «Российскую газету» в отличном настроении, во всяком случае — внешне. Она так улыбалась, что, находясь рядом с нею, наверное, многим было бы стыдно раскисать из-за собственных невзгод.

Прошло два года и три с лишним месяца с тех пор, как на ледяной трассе в Германии произошла жуткая авария, в результате которой сильно пострадала бобслеистка нашей сборной Ирина Скворцова. За судьбой этой отважной москвички следила вся страна, весь мир. Люди переживали: что будет с Ирой? Сумеют ли медики не дать ей умереть, спасти изрезанную острыми полозьями ногу? Ведь утверждали — чуть ли не со стопроцентной точностью! — мол, если девушка и выживет, то ампутации ей уж наверняка не избежать. Но немецкие врачи сотворили чудо — сохранили Скворцовой ногу, сделав ряд операций. Последовала реабилитация — сначала в Германии, потом в России. В том, что спортсменка вернулась с того света, большая заслуга и самой Ирины. Вот уж поистине: ее воли, стойкости, оптимизму можно только позавидовать.

«Даже медики считали, что я навсегда останусь парализованной»

Как вы себя сейчас чувствуете?

Ирина Скворцова: Хорошо. Видите: «бегаю» на костылях. Но у меня мечта — отбросить эти костыли и ходить нормально. Планирую расстаться с ними через год-полтора. А теперь я продолжаю лечиться. Утром по понедельникам, средам и пятницам езжу к профессору Бубновскому, потом днем сплю часа два, а вечерами — к другому врачу. Ведь у меня еще проблемы с нервами — нет, не головы, это тоже связано с ногами. И всюду езжу своим ходом.

А нога правая болит? Извините, Ира, можно спросить: вы вообще ее ощущаете?

Скворцова: Нет, ногу не чувствую. Я знаю, что она есть, понимаю, в каком положении стоит стопа. Нога двигается, но коснуться ее? Нет, я не хочу…

От гангрены вас избавили?

Скворцова: Вырезали две трети мышц. Ногу сохранили, а мышц нет. То есть нога наполовину не может выполнять своих функций. До мая буду лечиться у врачей в Москве, а потом операции.

Скворцова: Только в Германии. В России я не буду ложиться — нельзя рисковать. Меня в Мюнхене собирали, меня там знает профессор. То, что предстоит, — это пластика, так называемый косметический ремонт тела. Я очень благодарна немецкой медицине. Она меня спасла, сохранила ногу — это самое главное.

А что за курсы реабилитации были в России, на какой базе?

Скворцова: Один — в центре «Голубое», мне там очень понравилось, другой — 30 дней — тоже в Подмосковье, на Дмитровском шоссе.

То, что с вами произошло, это чудо медицины и подвиг личности. Когда вы почувствовали, Ира, что вы — сильная? Вроде вам даже немецкие врачи говорили, что ни за что ходить не будете.

Скворцова: Я просто «немножко не согласилась» с ними в тот момент. Конечно, минуты отчаяния были, и не раз. Нельзя же все время улыбаться и говорить, что я сильная?! Это же так чокнуться можно! Правда, в уныние я впадала не на людях, а за закрытыми дверями. Поначалу грезила: меня обязательно выручат. Наверное, из-за того, что до конца не знала: что у меня с ногой? Мне ведь полностью ничего не говорили. Я это узнавала постепенно. Но я все равно думала: да, я встану. Помню, еще у врачей спрашивала: «А смогу я штангу тягать?» Они на меня смотрели удивленно: мол, девочка ненормальная. Они не говорили мне, что я вернусь в спорт, уходили от ответа, дескать, потом видно будет. Потом, потом, потом… Все оттягивали. А после я и сама стала понимать, что не вернусь в спорт. Мечта была — просто встать с коляски.

А как немцы отреагировали?

Скворцова: Они сами в шоке оттого, что увидели. Говорили, буду парализована всю жизнь, стану инвалидом-колясочником. А я еще в Германии начала им доказывать, что могу. Нога ведь именно там начала двигаться.

Под присмотром врачей вы делаете специальные упражнения. А, например, плаваете?

Скворцова: Мне можно. Но я сама не хожу в бассейн, не хочу. Потому что тело очень сильно испорчено… На меня и так на улице глядят. Неприятно.

Вы говорили, что это была, в частности, причина, почему вы встали с коляски и начали ходить в Москве на костылях.

Скворцова: Абсолютно верно — это одна из причин. Мало того, что у нас Москва не приспособлена для инвалидов-колясочников, пандусов почти нигде нет. К тому же наш народ воспринимает это по-другому. Когда на тебя смотрят рентгеновским взглядом, это, поверьте, очень неприятно.

Вы за минувший год много ездили — в Сочи, в Латвию, Германию. И всюду — на костылях?

Скворцова: Нет, в Германию брала коляску, чтобы большие расстояния преодолеть, я там одна была. А в остальных случаях — на костылях. В Сочи я с мамой ездила, к тому же какой смысл брать коляску, если меня на машине встречают? Но все равно я для себя решила: у нас — только на костылях. Помру, но дойду! В коляску я в России не сяду больше вообще. Категорически нет! А вот в Германии, когда поеду, то без проблем могу прокатиться на коляске. Там другое отношение.

«В Сочи на Олимпиаду все равно хочу!»

В большой спорт, вы говорите, не вернетесь. Простите, но можно иначе поставить вопрос: как насчет Паралимпийских игр?

Скворцова: Это не мое.

Тогда, может быть, вернетесь в другом качестве в спорт? Например, станете тренером?

Скворцова: В данный момент это не очень благодарная профессия.

Какой вид спорта, кроме бобслея, привлекает вас в смысле зрелищности? Изменились ли приоритеты?

Скворцова: Нет. Как любила какие-то виды спорта, так и люблю. Могу биатлон посмотреть, лыжную эстафету. К сожалению, из-за нехватки свободного времени не всегда попадаю на трансляции. Еще нравится фигурное катание, спортивные танцы на льду, с удовольствием смотрю фристайл.

А если бы позвали на Олимпиаду в Лондон или в Сочи — как представительницу спорта…

Скворцова: Конечно, поехала бы, не раздумывая. Я хотела попасть на Игры как спортсменка. Не получилось и уже не получится. Но воочию узнать, что такое Олимпиада, все равно очень хочется.

Люди на улице узнают вас, вообще вы чувствуете, что вызываете повышенный интерес?

Скворцова: Меня не всегда узнают. Ну, не узнали — и не узнали. От этого у меня отношение к людям не меняется. Иногда спрашивают, что со мной произошло? Я говорю, что в аварию попала. У всех ассоциация, что в автомобильную. Я говорю: нет, по спорту.

На Западе существуют законы, согласно которым если спортсмен получает травму даже на тренировке, а уж тем более на соревновании, то он поступает на полное гособеспечение.

Скворцова: Я получаю пенсию, как и все инвалиды.

Сколько?

Скворцова: 10 тысяч рублей. Плюс надбавка для москвичей. Это все, больше у меня доходов нет.

Чуть выше прожиточного минимума. А страховка? Или до сих пор существует только добровольная страховка, а общей для спортсменов нет? К вам кто-нибудь обращался, чтобы помочь?

Скворцова: Когда я приехала из Германии, мне предложили помощь. В Олимпийском комитете, в федерации бобслея сказали, что если будут проблемы с работой, с образованием, с лечением, то обращайтесь. А вообще за нас, за наше здоровье должно отвечать Федеральное медико-биологическое агентство (ФМБА).

Это то самое агентство, которое послало за вами самолет в Германию?

Скворцова: Да. Самолет приземлился после аварии, его вызвали. Но когда сотрудники агентства увидели картину, что там со мной творилось, они поняли: можно улетать обратно. Да и немцы сказали, что, мол, если вы возьмете девочку, то вы в воздух не успеете подняться, как она умрет.

Лучше бы те деньги, которые были потрачены на самолет, передали немецким медикам. Но нет, заявляли, что, мол, «мы своих людей не бросаем».

Скворцова: Меня до Мюнхена-то боялись транспортировать, там лететь 20 минут, думали еще: долечу — не долечу. А в Москву три часа лететь! Они на себя ответственность не хотели брать, и мама написала отказ. И меня оставили там. А они улетели.

Иные чиновники даже считали, что «вы не благодарны».

Скворцова: Ну, извините.

Нет, это вы извините за глупость. Но все-таки: вернувшись в Москву, вы обращались в ФМБА?

Скворцова: Я попросила своего немецкого лечащего врача, профессора медицины Махенса написать письмо, что мне необходима реабилитация. И не такая, как у нас — раз в полгода по социальной страховке курс от 20 до 22 дней в зависимости от того, у кого какая травма. Мне нужна была непрерывная реабилитация — минимум год. Никто в России этому не верил. Письмо перевели на русский язык, мой брат отвез его в ФМБА. После чего мне сделали еще один курс — 30 дней.

Мы знаем, что одно время, когда вы были в Германии, у вас не хватало средств на лечение. Сейчас, должны вам сказать, мы можем рассчитывать на так называемый «электронный кошелек» наших читателей. Дело деликатное. Но «Российская газета» в состоянии вам помочь. Необходимо лишь ваше решение.

Скворцова: Спасибо, мы обсудим это с моим адвокатом. Если наши спортивные и медицинские организации откажут в дальнейшей финансовой поддержке, то обращусь к читателям «Российской газеты». Кстати, не только в Германии, но и в России были открыты счета. Я очень признательна тем, кто откликнулся.

Вы не остались должны мюнхенской клинике?

Скворцова: Долг почти полностью погашен. Московское правительство оплатило лечение в Германии. Но нужно ведь продолжать!

Ваш личный опыт, ваша сила воли — уникальны. Не приходило в голову создать фонд помощи людям, попавшим в беду? Вот, например, фонд Чулпан Хаматовой «Подари жизнь». Для любого фонда нужна репутация, имя честного человека.

Скворцова: Я бы, конечно, с удовольствием создала фонд помощи спортсменам, у которых, как у меня, очень тяжелые травмы, которым некому помочь. Я думала об этом. Мой случай у всех на виду. Другие попадают в подобные аварии, и о таких людях вообще ничего не известно. Благотворительных фондов много, но для спортсменов как раз очень мало. Но нужны не то, что связи, — нужны деньги, вложения. Организовать фонд — не проблема. Надо находить людей, которые захотят делать пожертвования.

В России я в инвалидную коляску больше не сяду ни за что — не хочу находиться под рентгеновским взглядом

А вы контактируете с теми, у кого похожие проблемы?

Скворцова: Да, но это в основном не спортсмены. На меня, в частности, через социальные сети выходят другие люди, обыкновенные, спрашивают, где и как я лечилась. Они меня в Германии искали, звонили, просили совета. Я рассказываю, а люди уже сами решают, куда обратиться.

Скажите, вы на бобслей, чуть не отнявший у вас жизнь, не в обиде? Думаете ли о том судье Петере Хелле, по вине которого в ваш экипаж врезался другой болид?

Скворцова: Да нет, на вид спорта не злюсь. Даже так скажу: когда не знала, что травма столь серьезная, думала, встану на ноги и вернусь в бобслей. Судья… Ну да, была обида на этого человека. Но что теперь? Всю жизнь, что ли, его ненавидеть? Ну, получилось так, мужик сам в шоке.

Он так и не извинился?

Скворцова: Нет, не извинился. Но это уже его проблема. Я, честно говоря, если бы увидела его на соревновании, то не очень бы хотела, чтобы он подошел сейчас ко мне с извинениями. На тот момент — да. А теперь-то зачем? Суд прошел, и мне его извинения уже не нужны.

Ира, вы считаете себя добрым человеком?

Скворцова: Я не добрый человек.

После случившегося стали злее?

Скворцова: Не то, что злее — раздражительнее. Помню, ходили на спектакль «Добрый человек из Сезуана», и я тогда еще подумала: я — не добрый человек.

Что больше всего раздражает?

Скворцова: Иногда поведение кого-то, иногда вопросы. Иногда просто настроение у меня плохое.

«Ордер есть, а квартиры нет»

Ира, у вас какая-то парадоксальная ситуация с новой квартирой, выданной вам Московским правительством. Ордер давно на руках, а ключей нет. К тому же еще не полученную квартиру у вас же могут отобрать. Так?

Скворцова: Я могу жить в выделенной мне как инвалиду-колясочнику квартире, которой я еще не видела, до 2016 года. То есть, если я встану к этому времени на ноги и комиссия сделает выводы, что я в таком жилье не нуждаюсь, то квартиру у меня заберут как социальную собственность. Я каждые пять лет должна подтверждать статус инвалида-колясочника. Но я не собираюсь до 2016 года на костылях ходить!

Ну а почему такая задержка с ключами — почти целый год?

Скворцова: Дом не был сдан в эксплуатацию, ждали.

В этом доме есть пандусы, необходимые условия?

Скворцова: Да. Это новостройка. У меня должна быть квартира на первом этаже. Там есть пандус, лифт специальный. Все приспособлено, чтобы инвалид-колясочник мог спокойно выехать из квартиры во двор.

А сейчас как живете? Дом оборудован пандусами и всем прочим?

Скворцова: Есть пандус перед подъездом, где две ступеньки. А то, что в самом подъезде еще семь ступенек без пандуса и до лифта надо добраться, это никого не волнует. Плюс я живу на 10-м этаже. Если лифт ломается, я не выхожу.

У вас семья большая?

Скворцова: Мама, брат и я. Сейчас бабушка еще к нам переезжает.

Плюс собачка же у вас.

Скворцова: Ее мама выгуливает, я редко.

Как мама относится к тому, что вы будете жить отдельно?

Скворцова: Согласилась. Будет приезжать, когда надо будет, допустим, продукты купить. Пыль я могу сама протереть, а помыть полы, естественно, не смогу. Готовить я сама хочу. Надо же себя почувствовать самостоятельной — мне 23 года.

А с чем у вас ассоциируется Германия — со страной, где с вами произошла авария или где вас собрали, как вы говорите?

Скворцова: Мюнхен — красивый город, там хороший шопинг.

А могли бы жить в Германии?

Скворцова: Нет, все-таки это не моя страна. Приезжать, отдыхать — все мне это нравится. Но только в гости. Я пожила там девять месяцев, мне хватило. Там и менталитет другой, и вообще…

Вы, говорят, в Бонн специально в прошлом году ездили на аттракционы.

Скворцова: Да, там аттракционы наподобие американских горок, но в том числе и экстремальные. Я собрала целую коллекцию почти всех экстремальных видов.

А в боб не было желания сесть?

Скворцова: Кстати, когда я в Германию приехала, я подумала: вот бы спуститься сейчас на бобе! На что мне сказали: «Ира, в Германии на трассу тебя уже никто не пустит, немцы не посадят в боб, как бы ты ни хотела».

Как думаете, сохранит ли наш бобслеист Александр Зубков приличную форму до Сочи?

Скворцова: Сложно сказать. Конечно, хорошо бы пик пришелся на олимпийский год. Но, если вспомнить Ванкувер, то перед этим, в 2009-м, наши мужчины очень хорошо выступали — либо побеждали, либо в тройке призеров были. Потом — Олимпиада в Канаде: хуже результатов, наверное, не было. Будем надеяться, что на этот раз придет стабильность.

С кем из девушек поддерживаете отношения?

Скворцова: Особенно с теми, кто выступал в сборной в 2009 году, это Катя Костромина, Надя Филина, Наташа Калашник.

Может, неожиданный вопрос. Вот выйдете замуж, будет ребенок. Пустите его в спорт?

Скворцова: В легкую атлетику, в плавание, фигурное катание — пожалуйста. Даже в бобслей, но только не в санки — там страшно.

Сами себя вы в спорте не видите, хотя учитесь в институте физкультуры. Когда защита?

Скворцова: Нет, почему? Я не исключаю, что работа будет связана со спортом. А РГУФК заканчиваю летом. Диплом пока не начала писать. Тема, кстати, про бобслей: «Применение легкоатлетических тренировочных элементов в подготовке бобслеистов».

Вам еще нужно, вы говорили, научиться водить машину.

Скворцова: Долго подыскивала автошколу. Ну и машина нужна. До аварии хотела ездить на «механике», теперь только «автомат».

Ира, в череде дел, связанных, главным образом, с восстановлением, успеваете посмотреть новые фильмы, сходить в театр?

Скворцова: Фильмы я могу и в Интернете посмотреть. Что касается выходов куда-то, то недавно была на представлении братьев Запашных. Великолепно!

А в плане путешествий?

Скворцова: Летом хочу в Прагу дней на десять. Вообще, по Европе бы попутешествовать — во Францию заехать, посетить Эйфелеву башню, Елисейские поля. В Венеции покататься на гондолах. Еще меня привлекает такая страна, как Канада. В Нью-Йорк неплохо бы попасть, посмотреть статую Свободы. Но это все не сейчас, а после лечения.

Досье «РГ»

Ира активно занималась спортом еще в школе, в составе сборной команды Москвы по легкой атлетике принимала участие в летней спартакиаде учащихся России.

Профессионально занималась бобслеем с 2008 года. С 2009 года Ирина Скворцова — член сборной России (экипажи-«двойки»).

23 ноября 2009 года во время тренировочных заездов на санно-бобслейной трассе в Кёнигсзее (Германия) произошла трагедия — судья начал заезд женской «двойки» в составе Надежды Филиной и Ирины Скворцовой при красном свете на старте, это привело к столкновению российских мужского и женского экипажей-«двоек». Евгений Пашков и Андрей Матюшко врезались в боб Филиной и Скворцовой. В результате столкновения Ирина Скворцова получила тяжелейшие травмы. Спортсменку экстренно доставили в местную больницу, а затем в университетскую клинику в Мюнхене. Ирина пробыла в ней четыре месяца, перенесла ряд сложнейших операций, в том числе и на наиболее пострадавшей правой ноге.

Для оказания помощи в лечении и последующей реабилитации спортсменки был организован сбор денежных средств, только за три месяца на специально открытый счет поступило более 500 тысяч рублей.

27 марта 2010 года Ирина Скворцова была выписана из клиники в Мюнхене. При выписке лечащий хирург признался ей, что она «есть тот самый один случай из ста, когда люди выживают с подобными травмами». Для дальнейшего лечения Ирину перевели в реабилитационный центр в Кимзе (Германия).

13 сентября 2010 года Ирина Скворцова прилетела из Германии в Россию. Сразу из аэропорта ее отправили в Медико-биофизический центр имени А.И. Бурназяна, где Ира проходила дальнейшую реабилитацию.

11 октября 2010 года в суде немецкого города Лауфен виновником происшедшего столкновения был признан немецкий арбитр Петер Хелль, давший болиду команду стартовать, несмотря на красный сигнал светофора. Виновного арбитра суд в соответствии со своим постановлением обязал выплатить штраф в размере 3 600 евро.

прямая речь

Константин Гинзбург, адвокат Ирины Скворцовой:

«У меня бывали похожие случаи — по компенсации морального, материального ущерба. Но Ирин случай действительно уникален — хотя бы по степени драматизма. Тут имеются различные международные аспекты, плюс само по себе происшествие. Ира — молодец, она настоящий боец, с ней приятно работать. Самое сложное — это то, что вся эта история происходила в Германии, не на нашем поле, как говорят спортсмены. И я этого больше всего опасался. С одной стороны — сочувствия и пожертвования, с другой — сложности. Например, сам судья, г-н Хелль, из-за ошибки которого все это произошло, даже не извинился. То есть, на тот момент он свою вину вообще не признавал».

21 сентября 2010, 16:26

В ноябре 2009 года случилась трагедия. По вине судьи столкнулись два бобслейных болида. Месяц Ирина Скворцова находилась в коме. Кто помогал Ирине вернуться к жизни, а кто обобрал её до нитки. Почему вернувшаяся на Родину спортсменка должна крупную сумму своему переводчику (официальному опекуну) и бывшему адвокату. Это тема сюжета прошлой в программы «Человек и Закон» о бобслеистке Ирине Скворцовой. Трагедия юной спортсменки уже почти год у всех на слуху, но история с обманом ее адвоката только сейчас начинает всплывать. Меня тронула эта тема, и я решила написать пост. Ири́на Оле́говна Скворцо́ва (род. 17 июля 1988 года в Москве) — российская спортсменка, член сборной России по бобслею. Активно занималась спортом со школьной скамьи, в составе сборной команды Москвы по легкой атлетике принимала участие в летней спартакиаде учащихся России. Профессионально занимается бобслеем с 2008 года. С 2009 года Ирина Скворцова является членом сборной России по этому виду спорта (экипажи-«двойки»). 23 ноября 2009 года во время тренировочных заездов на санно-бобслейной трассе в Кёнигсзее (Германия) произошёл инцидент — судья начал заезд женской двойки Надежды Филиной и Ирины Скворцовой при красном свете на старте, это привело к столкновению российских мужского и женского экипажей двоек. Евгений Пашков и Андрей Матюшко врезались в боб Филиной и Скворцовой. В результате столкновения Ирина Скворцова получила тяжелейшие травмы. Спортсменку экстренно доставили в местную больницу, а затем в университетскую клинику в Мюнхене. Ирина пробыла в ней четыре месяца, перенесла ряд сложнейших операций, в том числе и на наиболее пострадавшей правой ноге. 27 марта 2010 года Ирина Скворцова была выписана из клиники в Мюнхене. Для дальнейшего лечения её перевели в реабилитационный центр в Кимзе (Германия). При выписке из клиники лечащий хирург Ирины признался ей, что она есть тот самый один случай из ста, когда люди выживают с такими травмами.
Теперь об истории с адвокатом, которую обвиняют в краже денег со счета , на который сочувствующие несчастью спортсменки немцы переводили деньги. Семья Скворцовых настолько возмущена действиями юриста, что мама Иры Галина Викторовна даже написала письмо канцлеру Германии Ангеле Меркель. «Обратиться к Вам за помощью меня вынудили обстоятельства, в которые не по нашей воле мы с Ириной оказались поставлены, — говорится в письме. — Немецкие врачи сделали все возможное, чтобы сохранить моей дочери ногу, за это им огромная благодарность. По инициативе немецкой федерации бобслея для Ирины был открыт благотворительный счет, куда немецкие граждане вносили добровольные пожертвования. Однако деньги с этого счета без нашего ведома (последняя сумма 20 тысяч евро) были сняты и присвоены адвокатом Анной Винтер в день расторжения с ней договора. Все наши попытки добиться того, чтобы деньги были возвращены, оказались тщетны. Мы даже не имеем возможности узнать, сколько же всего денег было пожертвовано на лечение Ирины теми, кто посочувствовал нашему горю. Этот вопиющий по цинизму случай может заставить людей как в России, так и в Германии усомниться в целесообразности бескорыстной помощи людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Мы еще раз выражаем им искреннюю признательность и надеемся, что с Вашей помощью нам удастся добиться справедливости» – цитируют «Новые известия». Как утверждают Скворцовы, никто, собственно, Винер не просил об опекунстве, она вызвалась сама. А теперь выставила сумасшедший счет за свои услуги, включая трехнедельное проживание в подвале ее дома мамы и брата Ирины Скворцовой. В результате получилась сумма 44 тыс. евро. Сколько она успела снять с благотворительного счета, пока установить не представляется возможным. «Горький вывод – верить никому нельзя, — резюмирует Скворцова. — Аферисты встречаются даже там, где по всем человеческим законам должны быть лишь милосердие и сострадание». Кстати, на сайте есть один очень хороший комментарий от человека, который предложил свою помощь. Надеюсь, что он действительно сможет помочь. Доброе время суток, уважаемая редакция сайта. Посмотрел сегодня Вашу передачу о Ирине Скворцовой… Хочу предложить Вам помочь разместить этот материал в немецкой прессе. Также от имени своей церкви, с Вашего разрешения и поддержкой, могу попробовать завести уголовное дело на переводчицу и адвоката. Также с удовольствием отвечу на любые Ваши вопросы по немецкому законодательству и адвокатской практике. Я сам не адвокат, но в связи с деятельностью знаком достаточно тесно с юриспруденцией Германии. Буду признателен, если стану полезным. С уважением, Александр Сергеевич Клипан (г.Мюнстер, Германия) 13 сентября 2010 года Ирина Скворцова прилетела из Германии в Россию. Сразу из аэропорта Ирину отправили в Медико-биофизический центр имени А.И.Бурназяна, где она будет проходить дальнейшую реабилитацию. Едва врачи провезли Ирину через «зеленый коридор» одного из столичных аэропортов ближе к дверям с надписью «Выход», как девушка не удержалась и… заплакала. «Я очень соскучилась. Очень», — спустя мгновение она еще и оправдывалась. Но, не совладав с эмоциями в первую секунду после возвращения из Германии, российская бобслеистка тут же подарила собравшимся свою очаровательную улыбку. Родственники, друзья, журналисты — все как один улыбались в ответ, что-то спрашивали и при каждой маломальской паузе подбадривали: «Ира, вы героиня!» Громкое и точное слово, но в достаточной ли мере оно описывает те трудности, что уже преодолела Скворцова (а сколько их еще впереди), получив год назад тяжелейшую травму? Но как еще назвать человека, который выдержал столь сильный удар судьбы, ряд сложнейших операций и теперь всерьез говорит о возвращении в большой спорт? Ира признается, что начала смотреть на жизнь и ценить ее совершенно иначе. Так, как и нужно, наверное. Главный приоритет сейчас — ходить. «Безумно соскучилась по тренировочным сборам и хочу поскорее вернуться к активной деятельности. Самое главное — побыстрее подняться», — говорила 22-летняя девушка встречающим, сидя в инвалидном кресле. Заметно, что оно ей порядком надоело.
Между тем, врачи — дай Бог, чтобы они оказались правы — дают оптимистичные прогнозы. Заведующий отделением реанимации Федерального медицинского биофизического центра им. Бурназяна Денис Тимашков, под чьим присмотром в ближайшее время будет Скворцова, считает возвращение Ирины в спорт вполне реальным: «У нее есть шанс встать на ноги. Сейчас она будет госпитализирована в наш центр. Там в течение двух недель будет проходить курс обследований, лабораторных и инструментальных, для определения лечебного курса, а затем пациентку переведем в санаторий для прохождения программы реабилитации». P.S. Тем временем приближается судебное разбирательство по факту аварии в Кенигзее. Первые заседания суда пройдут 4-6 и 11-13 октября. В ходе заседаний будет установлено, кто из персонала допустил ошибку и одновременно выпустил на трассу два экипажа. Какое наказание угрожает виновнику аварии, не сообщается. По поводу выплаты компенсации Скворцова высказывается неопределенно. Из ее заявлений следует, что она не отказалась бы получить от виновника аварии деньги, но всерьез бороться за них не намерена.

Российская спортсменка, член сборной России по бобслею.

Активно занималась спортом со школьной скамьи, в составе сборной команды Москвы по лёгкой атлетике принимала участие в летней спартакиаде учащихся России.

Профессионально занимается бобслеем с 2008 года.

С 2009 года Ирина Скворцова является членом сборной России по этому виду спорта (экипажи-«двойки»).

23 ноября 2009 года во время тренировочных заездов на санно-бобслейной трассе в Кёнигсзее (Германия) произошёл инцидент — судья начал заезд женской двойки Надежды Филиной и Ирины Скворцовой при красном свете на старте, это привело к столкновению российских мужского и женского экипажей двоек. Евгений Пашков и Андрей Матюшко врезались в боб Филиной и Скворцовой. В результате столкновения Ирина Скворцова получила тяжелейшие травмы. Спортсменку экстренно доставили в местную больницу, а затем в университетскую клинику в Мюнхене. Ирина пробыла в ней четыре месяца, перенесла ряд сложнейших операций, в том числе и на наиболее пострадавшей правой ноге.

Для оказания помощи в лечении и последующей реабилитации спортсменки был организован сбор денежных средств, за 3 месяца на специально открытый счёт поступило более 500 тыс. руб.

27 марта 2010 года Ирина Скворцова была выписана из клиники в Мюнхене. Для дальнейшего лечения её перевели в реабилитационный центр в Кимзе (Германия). При выписке из клиники лечащий хирург Ирины признался ей, что она есть тот самый один случай из ста, когда люди выживают с такими травмами.

Интересная история о сильной женщине-спортсменке Ирине Скворцовой. Ирина Скворцова — профессиональная российская бобслеистка, чья карьера, можно сказать, оборвалась несколько лет назад из-за ошибки судьи. Мужской экипаж на полной скорости врезался в стартовавший чуть ранее женский экипаж с 21-летней Ириной. Девушка была на волосок от смерти, но она, как истинный спортсмен, продолжала изо всех сил бороться. Читайте далее рассказ Ирины Скворцовой о том, как изменилась её жизнь после этой страшной трагедии.

Все остались целы, кроме Ирины, которая получила травмы, «несовместимые с жизнью». Ирину экстренно доставили в местную больницу, а затем в клинику в Мюнхене. Чтобы девушка не умерла от болевого шока или потери крови (в общей сложности в нее потом влили 24 л крови), врачи на полтора месяца ввели ее в состояние искусственной комы. Через четыре месяца Ирину перевели в реабилитационный центр. За десять месяцев, проведенных в Германии, она перенесла более 50 операций.

Год назад Ирина избавилась от инвалидной коляски. Сейчас она ходит на костылях, сама водит машину, работает тележурналисткой на ВГТРК, а также стала приглашенной гостьей на Олимпиаде Сочи-2014.
Ниже — ее рассказ о прошедших четырех годах.
Аварию я не помню. Помню только, как легла в боб в ноябре 2009 года, а проснулась 13 января следующего года. А как ехали, как столкнулись, мозг вычеркнул.
Вся моя старая жизнь — как сон. Временами даже сомневаюсь: неужели действительно когда-то ходила, бегала, танцевала? Хотя прекрасно помню эти ощущения. Когда я вышла из комы, самым страшным показалось не то, что я лежу в трубках в реанимации, а что я проспала Новый год! Как это так, у меня было столько планов, а я все проспала!Врачи не сразу мне сказали, что со мной. Я постепенно, дозированно получала информацию. До апреля — пока не началась реабилитация — всерьез думала, что вернусь в бобслей. Я этим жила, поэтому, наверное, и не наложила на себя руки. У меня был стимул: оставалось четыре года до Олимпиады — это святое для спортсменов. Я все распланировала: два года на восстановление, два — на подготовку. У врачей спрашивала: «А я смогу поднимать штангу, прежний вес?» Они смотрели на меня удивленно и уходили от ответа.После аварии неповрежденными у меня оказались только голова (не считая сотрясений), руки и грудь. Ниже — все искорежено. И даже сегодня, если я случайно вижу себя в зеркале, реву. В квартире, кстати, я избавилась от всех зеркал. После комы все надо было начинать с нуля. Я заново училась дышать. С аппаратом искусственного дыхания легкие работали на полную.

А тут — раз! — отключили. И нужно самой, а сил нет. Глазами ору: «Подключите обратно, задохнусь!»О боли я даже говорить не хочу. Обезболивающие поначалу давали раз в час, потом — реже, чтобы не вызывать привыкания. Анестезия действовала всего 20 минут, остальные 40 я корчилась от боли — постоянной, и тупой, и острой, непроходящей.Лежа в реанимации, я долго злилась на Бога: «За что? Почему я? Да лучше бы не выжила в этой аварии, зачем мне такая жизнь нужна!» Я до сих пор не могу ответить на эти вопросы. Хотя и говорят, что Бог посылает только то, что человек может выдержать… Со временем злость прошла, осталось только смирение. Единственное, что удерживало меня от самоубийства, так это то, что позвоночник был цел и что ногу удалось сохранить. А иначе не пережила бы, нашла бы способ покончить с собой прямо там, в реанимации.В апреле 2010 года я переехала в реабилитационный центр. Продолжала учиться ходить. Перед тем как сделать шаг, прорабатывала его в голове: «Вот сейчас поставлю ногу сюда, а руки передвину вот так». Очень долго к этому привыкала.

И однажды упала на гальку — нога поехала, и сделать я ничего не смогла. Вот тогда пришло осознание, что со спортом покончено, — и это была катастрофа.Все мои мечты, все, к чему я стремилась двадцать один год моей жизни, оторвали и выбросили. Бегать — нельзя, кататься на коньках — нельзя, прыгать — нельзя. Каблуки и юбки, которые я так любила, — тоже никогда нельзя. А жить-то тогда зачем?Я сидела в коляске, ревела и больше ничего глобального не планировала.
Ближайшие цели теперь были максимум на полгода. Первая — встать с коляски. Да, ногу не чувствую, не шевелю стопой, но кость есть, упор есть. Отлично, значит буду тренироваться. Я училась сама передвигаться, мыться. Падала, но все равно повторяла. Минимум полчаса нужно было, чтобы промозговать схему и залезть в ванну, например. И еще сорок минут на то, чтобы продумать, как вылезти из мокрой ванны.
И вроде уже что-то получалось, как вдруг — бац! — операция, потом опять, внеплановая. И все с нуля. На несколько недель выбываешь из строя, и мышцы забывают все, чему заново научились. Я на месяц ушла в себя. Не разговаривала с врачами, отвечала на все вопросы «I don’t understand», отворачивалась. Не мыла голову, ничего не хотела, тупо смотрела сериалы, даже в соцсети не заходила.

Но иногда бывает по-другому: еду в метро, настроение на нуле, и подходит вдруг парень или девушка: «Вы Ирина? Можно с вами сфотографироваться?» И все — у меня улыбка до ушей, на весь день заряд радости.В инвалидную коляску я больше ни за что не сяду.

Моя следующая задача — вообще обходиться без костылей. В прошлом году я получила водительские права. Сначала меня долго не принимали ни в одну автошколу, потом инструктор не понимал, как меня учить. Стопу правой ноги я не чувствую, управляюсь одной левой. Но ничего, приноровилась.

Экзамены сдавала без блата, по-честному. Получив права, на следующий день поехала за город на машине.Сейчас мне 25 лет, и больше всего на свете я хочу выйти замуж и родить ребенка. Тем более что врачи говорят, что родить с помощью кесарева сечения я смогу.Без спорта я — никуда.
Сейчас учусь в Педагогическом институте физической культуры (ПИФК) в магистратуре, выбрала специальность «спортивный психолог». Мне это интересно. И я на собственном опыте знаю, насколько важна психология в стрессовых ситуациях. На днях она открывала олимпиаду в Сочи вместе с президентом Владимиром Путиным.