Олег кимович васильев. Олег Васильев: каждый мой шаг в жизни — против движения. Скрутили руки и выкинули за дверь

В финале «Гран-при» его ученики поднялись на высшую ступень пьедестала. Российские фигуристы Татьяна Тотьмянина и Максим Маринин, двукратные чемпионы Европы, впервые опередили действующих чемпионов мира — китайцев Сю Шень и Хонбо Чжао. Причем на 1-е место нашу пару поставили все судьи. Тренер победителей Олег ВАСИЛЬЕВ с удовольствием принимал поздравления от коллег, хотя уже знал, что одна из них строила ему козни.

В тренерском мире Васильев — человек новый. Гораздо больше он известен как фигурист. В 80-е годы в паре с Еленой Валовой трижды выигрывал чемпионаты мира, столько же раз был чемпионом Европы, а в 84-м завоевал «золото» на Олимпиаде в Сараево. К этим громким титулам Валову и Васильева привела знаменитая наставница Тамара Москвина. И вот теперь, когда Олег сам стал тренером, между ним и Москвиной пробежала черная кошка.

Мы встретились с Васильевым в петербургском ресторане «Невский» на следующий день после финала «Гран-при». — Ходят слухи, что Тотьмянина и Маринин могут уйти к Тамаре Москвиной. — У меня есть информация, что Тамара Николаевна обрабатывала родителей Татьяны и Максима. И ходила по этому вопросу в федерацию. Правда, сама Москвина мне позвонила и сказала, что не надо, мол, верить слухам. Да как же мне не верить, если родители моих фигуристов признались, что Москвина пыталась переманить Тотьмянину и Маринина к себе?! Тамара Николаевна — я, конечно, не забыл об этом — вывела меня в люди. Но ее нынешние действия перечеркивают все то хорошее, что она для меня сделала.

Олег, а каким образом Тотьмянина и Маринин оказались под вашим крылом? Они же тренировались раньше у Натальи Павловой.

Да. Но неоднократно порывались уйти. Еще четыре года назад они обратились за помощью к Москвиной, но Тамара Николаевна не взяла их в свою группу. (Тогда Москвина делала ставку на Елену Бережную и Антона Сихарулидзе, будущих олимпийских чемпионов. — С.Д .) Предложила поработать с этой парой мне. Я отказался, потому что в то время не имел ни тренерского опыта, ни элементарных условий для работы. Но потом ситуация изменилась, и в феврале 2001 года Татьяна с Максимом все-таки перешли ко мне — они приехали в Америку, в Чикаго, где я теперь работаю. Условия прекрасные: мне дают там каждый день от 4 до 5 часов бесплатного льда. А живут ребята в американских семьях — у родителей учеников, которых я тренирую. По словам Татьяны Тотьмяниной, решение уйти от Павловой возникло потому, что Наталья Евгеньевна перестала считаться с их мнением. Расстались фигуристы и их бывший тренер, громко хлопнув дверью. Они до сих пор не общаются. — Олег, вы допускаете, что Татьяна и Максим скоро оставят и вас? — Они могут уйти хоть завтра. Никаких контрактов мы не подписывали, у нас есть только устная договоренность. Ребята работают со мной, потому что их, видимо, это устраивает. Появились результаты. (Под руководством Олега Васильева Тотьмянина и Маринин дважды выиграли чемпионат Европы, а на прошлогоднем первенстве мира стали вторыми. Правда, в отсутствие Бережной и Сихарулидзе — С.Д .). — Вы пробовали еще раз поговорить с Москвиной, чтобы расставить все точки над i? — Если человек говорит одно, а делает совсем другое, не вижу смысла с ним общаться

Скрутили руки и выкинули за дверь

В январе во время чемпионата Европы в шведском городе Мальме с Олегом Васильевым случилось ЧП. Вместе с Тотьмяниной, двумя российскими журналистками и знакомой дамой из Швеции 43-летний тренер отправился в ночной клуб «Hipp» — как сообщалось в проспекте, лучший клуб в городе. Однако ни Васильева, ни его спутниц туда хамски не пустил громила-охранник.

— Может быть, кто-то из вас спровоцировал охранника на подобные действия? — спросил я у Олега.

В буклете мы прочитали: в этот клуб вход разрешен с 20 лет. Татьяне исполнился 21 год, тележурналисткам, кажется, 22 и 23, моей шведской знакомой, переводчице, еще больше. Все они показали документы — придраться не к чему. Но охранник вдруг заявил, что пускают не с 20 лет, а с 25! Я попросил его показать бумагу — пусть подтвердит, раз говорит такое. Но в ответ на мою просьбу охранник скрутил мне руки и выдворил из клуба. Татьяне тоже заломили руку и беспардонно, взяв за шкирку, вышвырнули за дверь. Мы были в шоке. Я каждые пять минут звонил в полицию, но она появилась — представьте себе — через полтора часа! Полиция зафиксировала наши претензии — оскорбление личности и нанесение телесных повреждений. Теперь я хочу засудить этот клуб. Чтобы в следующий раз русских встречали как родных.

— А почему с вами не было Максима Маринина? — Он в тот вечер пошел с друзьями в другое место. — У вас в Чикаго тренируется еще одна известная фигуристка — Виктория Волчкова. Чем объяснить ее провал на чемпионате Европы? — Согласен, 8-е место — это не для Вики. В декабре она перенесла воспаление легких. Проще было отказаться от поездки в Швецию и готовиться к другим турнирам. Но мы рискнули — и ошиблись. На тренировках уже там, в Мальме, Вика нормально прыгала. Однако она увидела, что ее основные соперницы находятся в хорошей форме. И психологически сломалась. Проиграла еще до старта.

— Как она решилась уехать из Москвы в Америку? Про Волчкову говорят, что она маменькина дочка.

Мама ей варила кашки, одевала, обувала — Вика не привыкла к самостоятельной жизни. Когда она взяла билет до Чикаго, то еще не была уверена, что поступает правильно. Ее самолет летел через Германию, и Вика, приземлившись во Франкфурте, не знала, то ли продолжать путь в Чикаго, то ли возвращаться в Москву. Поменять тренера она хотела еще два года назад. И уж коли решилась, то не надо сейчас плакать. Надо работать. В финале «Гран-при» Вика выступала гораздо лучше, чем «на Европе». И я уверен, она должна быть в сборной. Не думаю, будто даже с двойными прыжками Волчкова будет смотреться хуже, чем Нелидина — со всеми ее четверными. Этой юной фигуристке еще рано ехать на чемпионат мира.

— Слышал, ваша жена живет не в Чикаго, а в Петербурге. Почему? — Потому что не любит Америку. И не хочет туда ехать. У Валентины есть бизнес в Питере, бросать его она не собирается. Наша дочка Катя (в апреле ей будет 9 лет) живет с мамой. Примерно 5-7 раз за год я летаю из Америки в Россию, чтобы увидеться с семьей. Конечно, я теряю на этом деньги, но терять отношения с женой и дочерью не хочу. Почему сам не остался в Питере? Мне никто не предложит дома таких условий, как в Чикаго. У нас за лед надо платить бешеные деньги. — И все-таки у вас странная семья… — Может быть. На этот раз, приехав в Питер, я провел с дочкой почти целый день. Сводил ее на «Гран-при», на показательные выступления. Катя была довольна. А я — просто счастлив.

Кстати

Елена Валова, бывшая партнерша Ольга Васильева, работает тренером в США, в Питтсбурге. Она замужем, у нее есть ребенок. Супруг Валовой сидит без работы — семью кормит олимпийская чемпионка.

Олег Васильев — олимпийский чемпион 1984 года и серебряный медалист Игр-1988 в парном катании в дуэте с Еленой Валовой. Тренер, сделавший олимпийскими чемпионами Татьяну Тотьмянину и Максима Маринина. И собеседник, которого можно слушать бесконечно. В олимпийском проекте агентства «Р-Спорт» — откровенный рассказ спортсмена и тренера специальному корреспонденту «Р-Спорт» Андрею Симоненко о том, что это такое — стать олимпийским чемпионом и воспитать олимпийских чемпионов.

Олег Кимович, когда вы впервые осознанно начали думать об Олимпиаде и мечтали ли вы стать олимпийским чемпионом?

Никогда не мечтал. Вот Татьяна Тотьмянина у меня тренировалась — у нее с пятилетнего возраста такая мечта была. Даже запись есть, как она, совсем маленькая девочка, стоит на стульчике и говорит: я — олимпийская чемпионка. А у меня такого не было. Фигурным катанием я начал заниматься, как и большинство, только потому, что был не совсем здоровым ребенком. У меня три раза в год были воспаления легких, и врачи рекомендовали для профилактики активные занятия на свежем воздухе. Фигурное катание в те времена было только на свежем воздухе — вот я и начал им заниматься. Я получал удовольствие — но не более того. И даже когда в юниорском возрасте начал добиваться каких-то результатов, до Олимпиады мне было как пешком из Америки до Москвы. Я даже не думал, не мечтал и не смотрел в ту сторону. Выступал на юниорском уровне — и ладно. Потом, я не хотел кататься в паре вообще. Тамара Николаевна Москвина приглашала меня три раза и получала негативный ответ. И только случай на четвертый раз свел ее и меня. Она правильно поставила вопрос — и я не смог найти возможность отказаться.

— Правильно — это как?

Это был шантаж. Мягкий, культурный, но шантаж. И мне ничего не оставалось, кроме как сказать — ну ладно, я попробую. Попробовал. Опыт с первой партнершей был не совсем удачным, так как Лариса Селезнева, с которой я катался три месяца, и Олег Васильев совершенно не совпадали ни характерами, ни по эмоциональным, ни по каким другим позициям. Мы ругались на каждой тренировке до хрипоты в горле — хорошо хоть не дрались. И через три месяца Тамара Николаевна нас просто развела. Потом, когда я начал кататься с Леной Валовой, никакой Олимпиады в голове тоже не было. Была работа — с одной стороны, очень интересная, с другой — сложная физически. Когда я пришел в парное катание, я при своих 180 сантиметрах роста весил 72 килограмма. И мне было сложно поднимать свою партнершу — 36-38 килограммов. И для того, чтобы подкачаться, мне пришлось проделать очень большую физическую работу. И был еще институт. Олимпиады — не было. А впервые она появилась в голове, наверное, в 1983 году. Мы выиграли серебро на нашем дебютном чемпионате Европы в Дортмунде, и я понял, что мы конкурентоспособны, что мы можем биться за медали не только на чемпионатах СССР и Европы, но и мира. В марте того же года моя мысль подтвердилась — мы выиграли чемпионат мира в Хельсинки, и тут я уже понял — нам прямая дорога на Олимпиаду. К медали. И не просто к медали, а к медали золотой. Но все равно это не была мечта. Это была четко очерченная и обозначенная дорога от марта 1983-го до февраля 1984-го. Мы прекрасно понимали, что нам нужно сделать, как надо работать и чего нельзя делать для того, чтобы быть там, где мы можем и должны быть. А сама мечта об олимпийской медали появилась и пробыла в моей голове ровно полтора месяца. С конца января 1983-го до середины марта 1983-го — в период от чемпионата Европы до чемпионата мира. Все остальное было четкой работой.

Многие спортсмены, как мне кажется, олимпийской мечты пугаются. Она на них начинает давить. А вас она, получается, и напугать не успела за этот месяц. Пришел, увидел, победил?

По сути, да. У нас с Леной был очень быстрый взлет. До конца 1982 года мы ни о каких чемпионатах не думали. Да, катались, боролись — но мы были из Питера, а не из Москвы, на тот период времени это был большой минус. Хотя и сейчас, наверное, тоже… Впереди нас было достаточно московских пар, которые были сильнее и по катанию, и в плане политической поддержки. Да, мы делали свою работу, но все это было до поры до времени не очень продуктивно. А потом получилось так — чемпионат России 1983 года мы пропустили по причине моей сломанной челюсти и попали на чемпионат Европы за счет политических, так скажем, телодвижений нашего любимого тренера Тамары Николаевны. И вот от чемпионата Европы дорога до Олимпиады уже была короткой. Сложность была только в том, чтобы уже перед самой Олимпиадой удержаться от соблазнов, которые в Советском Союзе очень манили. Когда руководитель любого уровня с потенциальным обладателем олимпийского золота хотел подружиться, побрататься, посидеть и пообщаться. Вот этого избегать было очень сложно. Но Тамара Николаевна с ее опытом смогла нас от этого оградить, и мы спокойно, тихо и планомерно готовились к своей первой Олимпиаде.

Олимпийский чемпион 1980 года в танцах на льду Геннадий Карпоносов рассказывал, что в решающий день соревнований перед произвольным танцем он увидел на экране положение в медальном зачете, понял, что от его с Натальей Линичук выступления зависит общекомандная победа — и в тот момент его начало колотить. У вас что-то подобное было?

Точно не было. Во-первых, парное катание идет в самом начале Олимпиады. Это первый вид соревнований. Мы ни от кого не зависели и на нас не было никакого давления. Нам надо было просто откататься. Но 1984-й — это был год начала развала Советского Союза. Руководители КПСС и страны тогда по очереди помирали, и как раз один из них скончался во время Олимпийских игр. Поэтому нам было нельзя смеяться, нельзя ходить в нарядной одежде, и так далее, и тому подобное. Глобальный запрет на любое увеселение. И лично у меня негативное ощущение от той Олимпиады осталось по причине того, что, откатав чисто и короткую, и произвольную программы, мы не могли выражать свои положительные эмоции. Это было запрещено.

— То есть, во время прокатов надо было еще этот запрет в голове держать?

Да. Нам надо было думать не только о том, как кататься, а еще и о том, как себя вести. Но оглядываясь назад, я могу предположить, что это нам и помогло. Не было никакого суперажиотажа. Это нас оградило от всего и позволило банально углубиться в процесс тренировок и выступлений.

— Можете вспомнить, о чем думали в момент, когда выходили на лед?

Могу вспомнить. В короткой программе у нас был обязательный прыжок — двойной риттбергер. Когда я пришел в пары, делал тройной не задумываясь — а вот двойной вызывал проблемы. Получался то одинарный — то двойной, то одинарный — то двойной. Количество «бабочек» зачастую превышало количество нормальных прыжков. Поэтому передо мной стояла только одна задача — сконцентрироваться и сделать двойной риттбергер. Все остальное для меня было не настолько сложным и важным, чтобы об этом помнить и думать. Так что, выходя на короткую программу, я думал только о том, что мне надо сделать, чтобы чисто исполнить этот прыжок. Когда я его сделал, остальное прошло гладко, легко и спокойно. Когда же мы выходили на произвольную программу, будучи лидерами после короткой — я вообще не волновался. Помню только то, что когда мы заканчивали программу, я думал только о том, чтобы не сделать никакой глупой ошибки. Не споткнуться, не ошибиться в легком элементе. Докатать программу так же хорошо, как мы ее начали. Что мы с Леной и сделали — откатали хорошо и чисто обе программы, не доставили никаких хлопот ни судьям, ни нашему тренеру.

Как оценить тот факт, что в то время можно было с листа выиграть чемпионат мира, а сейчас нет. Честнее было фигурное катание?

Не думаю, что тогда было легче выиграть с листа, чем сейчас. Представьте: когда вы держите что-то долго под прессом, а потом отпускаете — с какой энергией это что-то вырвется наружу… Вот и нас тогда долго держали под прессом внутриполитических игр в фигурном катании, а когда выпустили, мы оказались настолько и технически, и артистически лучше наших конкурентов, что судьям было тяжело это не заметить. На нашем первом чемпионате Европы в Дортмунде, кстати, нам же поставили очень разные оценки. Кто-то дал 5,3-5,4, а кто-то — 5,7-5,8. То есть некоторые судьи мыслили очень консервативно — поставили нам оценки как дебютантам, а другие увидели в нашем катании что-то новое на тот период времени и оценили нас по достоинству. Так что не было нам проще: просто условия, в которых мы консервировались внутри страны, позволили нам вырасти в хорошую пару.

— Кстати, чуть позже, так же «выстрелили» и Екатерина Гордеева с Сергеем Гриньковым…

Да. Конкуренция внутри страны была намного сильнее, чем за ее пределами. Надо еще вспомнить, что на чемпионате мира 1981 года, где Воробьева с Лисовским выиграли золото, было всего около десятка пар. То есть Ирина Константиновна Роднина, при всем моем к ней глубочайшем уважении, парное катание убила за те десять лет, когда лидировала и все в нем выиграла. В других странах федерации понимали — развивать парное катание бессмысленно, все равно первое место будет у Родниной. Поэтому спортивные пары начали вымирать как класс. Когда мы вышли в 1983 году на мировую арену, там еще не набралось большого количества пар, которые могли быть интересны или сильны. И то же самое было для Гордеевой и Гринькова. Это сейчас многие страны выставляют сильные пары — Канада, США, Германия, Китай… Появляются сильные пары в Италии, во Франции. А тогда были одна-две сильные пары из Восточной Германии и по одной из Америки и Канады. Это были все наши конкуренты.

Банальный вопрос, но тем не менее, все и всем его задают — что изменилось в вашей жизни, когда вы вернулись домой с олимпийским золотом?

Да ничего. Получили от государства 500 долларов за первое место на Олимпиаде. Никто нам не давал ни машин, ни квартир, ни каких-то безумных денег. Перед нами стоял выбор — работать до следующей Олимпиады или заканчивать и искать работу по профессии либо по призванию. Мы были молодые и решили кататься. Но никаких изменений в нашей жизни не произошло. Нас, правда, узнавали на улицах и в магазинах, что при советской действительности и философии «ты мне, я — тебе» немножко работало в нашу пользу. Было проще купить хорошее мясо в магазине либо достать или помочь достать что-то такое, чего не было на прилавке. Но никаких иных привилегий мы не получили.

— Итак, вы выступали еще четыре года. Как пришли к мысли о завершении карьеры?

К следующей Олимпиаде мы повзрослели, а страна изменилась настолько, что стало можно выезжать и официально работать за границей. И зарабатывать валюту, а не только рубли. Мы, кстати, с Леной были первыми спортсменами, которые, не потеряв гражданство, подписали контракт с зарубежной компанией. До нас это сделали только Белоусова и Протопопов, но они из страны уехали. А мы сначала работали у Игоря Бобрина около года в его коллективе, а потом подписали контракт на работу в Америке в 1989 году с разрешения спорткомитета. Понимание же того, что надо в жизни что-то менять, пришло еще до Олимпиады 1988 года. Когда мы поняли, что Гордеева и Гриньков — серьезные конкуренты, которые нас периодически обыгрывают, решили, что нам пора начинать делать что-то другое. Не кататься же до пенсии и бороться за вторые-десятые места. И мы еще за год до Олимпиады в Калгари решили, что после нее уйдем.

— Примерно в то же время из страны начали уезжать в НХЛ первые хоккеисты — Вячеслав Фетисов, Игорь Ларионов…

Фетисов, Ларионов, Макаров — это те спортсмены, которые были на Олимпиаде 1988 года. И мы с ними очень хорошо сдружились. Обсуждали то, что нам делать с будущим. Мы понимали, что жить и работать так, как мы это делали, уже невозможно. Мир менялся очень быстро, деньги, которые зарабатывали наши друзья из Америки и Канады, были намного больше тех, что предлагали нам. Страну нашу мы любили и покидать ее не хотели. Контракт подписали первыми. Потом это сделали Ларионов, Фетисов — подписали контракты на смешные деньги. Даже юниоры получают сейчас, думаю, больше. Но с чего-то надо было начинать. Для нас выступление в шоу было чем-то новым, и мы понимали, что прокладываем дорогу другим фигуристам. Пусть финансово нас явно недооценивали, но работа была нам очень интересна.

— Представляли ли вы себя когда-нибудь тренером в те годы?

Точно так же, как я не хотел идти в парное катание, я никогда не хотел работать тренером. Потому что видел, что эта работа очень тяжелая, нервная и достаточно неблагодарная. Мы закончили кататься в любительском спорте, перешли в профессионалы, катались в шоу с 1988 по 1995 год. Потом у Лены появился ребенок, и мы год пропустили. Но я вытащил ее в 1996 году обратно на лед, и мы выступали до 1997-го… И все эти годы я не хотел работать тренером. Совершенно не хотел. В тот перерыв — я имею в виду 1995-96 годы — мы с друзьями занимались различными видами бизнеса. Начиная от продажи бананов, которые мы возили из сопредельной к Ленинградской области Финляндии — до торговли элитными автомобилями. Мы делали все, чтобы заработать деньги, мы их зарабатывали — но удовлетворения это не приносило никакого. И я понял, что это не то, что мне будет интересно делать в дальнейшем. И тут поступило предложение тренировать пару в Латвии. И я решил попробовать. Но пара была непростая — это был Олег Шляхов с новой партнершей. И это было буквально через год после того, как Шляхов случайно воткнул свой конек в голову Лене Бережной. Когда я получил это предложение от латвийской федерации, то позвонил Тамаре Николаевне узнать ее мнение по этому вопросу, так как она тренировала Бережную и Шляхова. Позвонил также Александру Васильевичу Матвееву, который с ними работал хореографом. Оба, не сговариваясь, ответили: Олег, если ты хочешь сесть в тюрьму или иметь большие проблемы по жизни, иди работай. А так — не рекомендуем. Дело было в том, что Шляхов был, согласно неоднократно ставившемуся разными врачами диагнозу, не совсем психически здоровым человеком. Хотя в жизни он был нормальным парнем, мне он нравился, но у него была нестандартная психологическая составляющая — он был больным человеком на тот период времени. Сегодня это регулируется, а в те времена были какие-то таблетки, витамины, смягчающие эту болезнь, но они ее не лечили. После того, как мне об этом сообщила Тамара Николаевна, я подумал около суток — и позвонил в латвийскую федерацию, чтобы дать согласие. Почему я это сделал? Потому что решил: если я смогу справиться с не совсем психически здоровым спортсменом и сделаю, что просит от меня федерация — довести их до чемпионата мира и сделать так, чтобы они там заняли определенное место, то я смогу работать как тренер и с любой другой парой. Это был для меня эксперимент, проверка — справлюсь или нет. Я справился. У меня не было ни одного инцидента на тренировках, он не то что не поднял ни разу руку на свою партнершу — вообще не было ни одной ситуации из разряда тех, что могут привести к чему-то плачевному. Ребята поехали на чемпионат мира, заняли то место, которое федерация от них просила, все были счастливы и довольны — но я, несмотря на просьбу федерации и спортсменов о продолжении сотрудничества, отказался. Решил, что на том времени, которое я им посвятил и себя проверил, наш эксперимент закончился, сказал «большое спасибо» и ушел. Я вернулся в Россию, понял, что могу тренировать, но не видел никакой интересной работы, которая могла бы меня увлечь. И тогда я посмотрел в сторону Франции. Сами понимаете, Париж… Подошел к главе французской федерации, спросил — не будет ли вам интересно, чтобы я поработал с вашими парами в предстоящем сезоне? Они сказали — да, будет. И я около двух лет проработал под Парижем с французскими парами, а также с одиночниками. Эта была очень интересная работа, и я, может быть, до сих пор ей бы занимался, если бы французская федерация не попала в очень сложную финансовую ситуацию. С ее счетов пропали деньги — пять миллионов долларов. Это случилось в выходные дни, а в понедельник люди пришли на работу и не обнаружили на счетах денег. Началось расследование, счета заморозили, а зарплату выплачивать, соответственно, прекратили. Когда я месяца два-три не получил ни франка, то решил, что в Париже заниматься благотворительностью — это достаточно дорогое удовольствие. Мы с Леной снова встали в пару, начали кататься, снова стали получать хорошие деньги — тогда, если помните, ситуация «Нэнси Керриган — Тоня Хардинг» сильно подогрела интерес к фигурному катанию, и шоу собирали полные залы по всему миру. Не зарабатывал тогда только ленивый. Но Лена была человеком из числа тех, что деньги не любят — и в декабре 1997 года она мне заявила, что приняла совместное со своим мужем решение завершить кататься и посвятить себя семье. Возразить я, естественно, не мог. Через три дня я оказался в Чикаго — и 20 декабря 1997 года началась моя американская жизнь. Чикаго стал для меня вторым домом. И я должен сказать, что несмотря на то, что с 2000 по 2010 год я работал на Федерацию фигурного катания России, более комфортно и удобно всегда чувствовал себя в Чикаго.

В первые годы вашей тренерской работы чего было больше — импровизации или того, чему вы научились у своих наставников?

Когда я работал со Шляховым, было не до того, чтобы импровизировать или брать чей-то опыт. Там каждый день был как на минном поле. Любая ошибка, любое неправильное слово, отведенный в сторону взгляд мог стоить очень дорого. Мне было не до воспоминаний о том, чему меня учили Тамара Николаевна Москвина или Игорь Борисович Москвин. Чистая конкретика: два спортсмена с непростой ситуацией и тренер. Жесткая работа в течение шести месяцев один на один, никого больше на льду не было. И вот она меня очень многому научила. Не кто-то, кто работал рядом со мной, а сама работа. Научила контролю, поиску нестандартных методов для продвижения вперед. Эти шесть месяцев мне дали очень много. Работа во Франции была интересной, но… Понимаете, это Франция, там по жизни никто не напрягается. Там было все спокойно, красиво, обед на Елисейских полях. Я правду говорю — до сих пор бы там работал, если бы не печальная ситуация с финансами. Это было очень хорошее, позитивное время в жизни, когда я наслаждался Парижем, несложной работой со спортсменами, с которыми, кстати, до сих пор дружу, но она меня вряд ли чему-то научила. А вот работа в Чикаго научила меня финансовой дисциплине и самодисциплине — то есть, умения работать со спортсменом фиксированное время, отдавая ему 100 процентов внимания. Первые три месяца в Чикаго я работал без выходных, и первый урок у меня начинался в 5.45 утра. Начинал я работать с группой детей, которым было 12-16 лет. Уровня от «новисов» до юниорского. Вставать мне приходилось в 4.15, выезжал я из дома в 4.45. Через три месяца стресс вылился в заболевание, которое в Америке называется shingles. Смысл в том, что вирус, вызывающий в детстве ветрянку, потом в нашем организме «спит», но в какой-то момент может напасть на нерв и вызвать высыпания на коже и очень резкий зуд. У меня это произошло на лице. Я не знал, что это такое, приезжаю в больницу, температура высокая, делать ничего не могу — а мне так спокойно говорят: а, у тебя shingles. Такой же интонацией, которой бы сказали: а, у тебя насморк. После всех анализов положили в палату, продержали 24 часа под капельницей — все нормально, ничего нет. Врачи, кстати, до сих пор не знают механизма этой болезни, но точно известно, что она от стресса. Каждый день вставать в 4 утра — при том, что вечернюю жизнь никто не отменял. Рестораны, встречи… Вот и спал я по три часа максимум, работал на языке, который не понимал в полном объеме — только набор рабочих фраз — и это было очень сложно. Но те три месяца мне очень много дали. Потом в нормальной работе ничего сложного уже для меня не было. Встать в 4.30, выйти на лед, видеть какие-то недочеты и делать замечания — это было уже не так сложно. Но должен сказать, что эти три месяца кое-что у меня и отняли. Я был тогда во второй раз женат, моей супруге Америка не нравилась, а у меня в России не было работы. Мы летали друг к другу на встречи на выходные в Париж. Она из Питера, я из Чикаго. В пятницу вылетаем, в субботу-воскресенье вместе, потом обратно на работу. Это тоже стресс. Билеты стоили не безумных денег, раз в две недели можно себе было это позволить, но такая жизнь стала мягким началом нашего расхода. Который закончился в начале 2000-х нашим официальным разводом и тем, что ребенок остался с матерью, а я один в Америке. Так что, наконец-то отвечая на вопрос, у кого я учился, могу сказать так — меня учила жизнь. Безусловно, я использую какие-то методики Тамары Николаевны, какие-то приемы Игоря Борисовича, у которого я научился прыгать тройные прыжки. Упражнения, мелкие секреты я взял оттуда. Но это, наверное, процентов 30 моего тренерского багажа — а всему остальному я научился на своем опыте.

— Когда у вас появились настоящие тренерские амбиции?

Когда я решил работать с Тотьмяниной и Марининым. До этого была работа с детьми, получение денег, оплата счетов — и все.

— Скучно стало?

Нет. Просто захотелось доказать себе, что я могу это сделать. Что могу довести людей до той планки, где я был. Я поставил задачу — мы должны быть первыми. Это было сложно, несмотря на то, что спортсмены были талантливые и интересные, как люди — хотя и непростые. Но я поговорил с ними, понял, что мы смотрим в одном направлении — и решил идти. Я не предполагал, насколько сложен будет этот путь. Он был безумно сложным. Но очень интересным.

— Какие моменты были самые сложные — может быть, даже такие, когда хотелось все бросить?

У меня таких моментов не было. Спортсмены мои хотели все бросить — это да. Был момент, когда Макс Маринин собрался улетать обратно в Россию, и мне пришлось с ним долго разговаривать, чтобы оставить работать в Чикаго. Что же касается меня… Каждый день был сложным, потому что приходилось постоянно переступать через себя, через не хочу и не могу — и заставлять спортсменов переступать через себя. Тем более мы катались одни, у нас не было спарринг-партнерства, а это то же самое, как улучшать самого себя, сидя в одиночной камере. Для любого это сложно. А я делал это первый раз, шел почти вслепую, вспоминал, как мы с Леной прошли этот путь, как поднимались туда, что делала с нами Тамара Николаевна. Что было хорошо, какие ошибки она делала… Я использовал все это в работе с Тотьмяниной и Марининым. Но, еще раз, я не хочу сказать, что это было только тяжело. Это было и интересно.

— Это совсем другая работа, не похожая на то, что было в Латвии или Франции?

Абсолютно другая. Другой уровень стресса, другие задачи, иногда после рабочего дня я просто не мог заснуть — все крутилось в голове. И работу с детьми при этом никто не отменял — за счета надо было платить, а зарплату в течение первых полутора лет с Тотьмяниной и Марининым я не получал. Работал на добровольных началах. Спортсменов я расселил по семьям, не надо было платить за жилье какое-то время, хоть и неудобно им было ездить на каток, далеко. Но надо было платить за транспорт — машина на мое имя, бензин. Каток — льда бесплатно никто не давал. Еда — спортсмены должны хорошо питаться, чтобы хорошо кататься. Я работал с 6 утра до 8 вечера. Сначала с детьми, потом с 8 до 10.30 — с Таней и Максом, потом снова дети. Перерыв на обед с 12.30 до часа, дальше до двух часов дня снова Таня и Макс. В два приходили дети после школы, с которыми я работал до вечера. И такой марафон у меня был каждый день все эти годы. Вообще должен сказать, что ничего в жизни мне легко не давалось — кроме периода во Франции. Каждый шаг был против движения, против ветра. Это было тяжело.

Помню момент, когда Тотьмянина и Маринин вообще перестали ошибаться и дошли до какого-то космического уровня. Все понимали, что именно они фавориты Олимпиады. Тогда не стало легче?

Нет. Для начала сложно было их до этого уровня довести. Кстати, когда они ко мне пришли, они были далеко не внизу. Я их взял с шестого места на чемпионате мира. Но каждое передвижение на одну ступеньку наверх на этом уровне дается безумно тяжело. И когда ты уже залезаешь туда, ты понимаешь, что останавливаться нельзя — и становится еще сложнее. Идти куда-то надо — но куда? Для молодого тренера — если не по возрасту, то по опыту, для спортсменов, которые на этом уровне никогда не были, найти правильное направление движение и сделать еще один шаг — очень сложно. Трудно было найти правильных людей — тех, кто на 100 процентов отдается своему делу. И сейчас, если посмотреть на российских специалистов — на пальцах одной руки можно пересчитать тех, кто профессионально и с любовью относится к своей работе.

— Когда приехали на Олимпиаду в Турине, сравнивали свое состояние с тем, что испытывали, будучи спортсменом?

Конечно. Когда я был спортсменом, все было легко. Потому что ты выходишь и знаешь, что можешь, а что нет. Перед началом выступления ты слышишь последнее слово тренера, которое приводит тебя в рабочее состояние — и вперед. А здесь ты с другой стороны борта — и это последнее слово надо найти. Это очень сложно. Тотьмянина призналась мне после Олимпиады, что именно то, что я сказал, позволило им откататься идеально чисто. Потому что тренировка перед произвольной программой была очень тяжелая. Таня упала четыре раза — она за весь сезон столько не падала. И мне нужно было найти правильные слова — не после тренировки, а после шестиминутной разминки перед началом программы. Если ты их находишь — все получается. Если нет — значит, ты, так скажем, не совсем хороший тренер.

— Что именно сказали — секрет?

Я им сказал то, что нужно было Тотьмяниной и Маринину услышать в тот момент. Дело в том, что Тотьмяниной я мог говорить одно, Марии Мухортовой — другое, Виктории Волчковой — третье, а Фуми Сугури я вообще ничего не говорил, потому что она в этот момент общалась с космосом, и ей слов было не нужно. Когда ты работаешь со спортсменом, то начинаешь понимать, какие слова кому нужны и как они могут подействовать. Поэтому чем дольше ты работаешь со спортсменом, тем лучше у тебя получается использовать силу слов в этот кульминационный момент.

— На сколько процентов от этих нескольких слов зависит результат?

50 на 50 точно. Спортсмены далеко не глупые люди, как их зачастую представляют. Они знают свои возможности, свое тело. Проблема в том, что стресс, адреналин, сбивают их с настроя. И спортсмен не может сам вернуться к пониманию ситуации. Но он на этом уровне — как хорошая машина. Любое движение винтиком может привести к колоссальным изменениям. Почему Макс Ковтун не смог на чемпионате мира не смог сделать то, что должен был сделать? Явно не потому, что Лена Водорезова или Татьяна Анатольевна Тарасова не знают, что говорить. Просто потому, что он еще не машина. А «Запорожец», с которым еще работать и работать. То есть, мы сначала делаем хорошую машину, готовую идти на рекорд — а затем последним движением, жестом, словом, шлепком — кто чем — делаем последнюю настройку, которая позволит суперболиду обеспечить максимальную скорость.

Почему не получилось с Волчковой? Началось же ваше сотрудничество феноменально: она выиграла этап Гран-при впервые в жизни.

Тот сезон вообще был лучшим в ее карьере — если не считать, что она заболела воспалением легких и пропустила чемпионат России. И на фоне этого заболевания плохо выступила на чемпионате Европы. А на чемпионате мира под моим руководством у нее был лучший результат за все время ее катания — и лучшее катание. Единственный, действительно, выигранный этап Гран-при. Это был результат той работы, которую мы провели. Почему мы не смогли продолжить работать вместе? По причинам, которые не касались меня или нашей совместной работы. Не потому, что у нас работа не сложилась или, как часто писали, из-за того, что я был тираном и довел ее до такого состояния. Она нашла себе молодого человека в Чикаго и успешно вышла замуж. Потом Волчкова в межсезонье, когда уезжала, пришла ко мне в слезах. Потому что понимала — та работа, которую мы делали, приносила результат. Я предлагал ей найти какие-то варианты — чтобы она, допустим, часть времени проводила в России, а часть в Чикаго. Нет, она сказала: я должна уехать. Жаль, потому что ее потенциал был далеко не исчерпан. У меня есть видео, как она делает тройной флип со шпагатом в начале прыжка. Больше десяти метров в длину пролет. Огромный был потенциал.

— Вы еще работали с Фуми Сугури…

С ней было сложнее. Японское мышление очень отличается от нашего. Но даже несмотря на это, прогресс в какой-то момент был. Я верю в то, что работа в любом случае приносит результат.

— После того, как Тотьмянина и Маринин стали олимпийскими чемпионами, вы оказались на распутье?

Я был достаточно уставший, мне было тяжело. И когда Валентин Николаевич Писеев подошел ко мне в Турине и спросил, что я собираюсь делать, я ответил — хочу отдохнуть. А потом наберу группу молодых спортсменов и посмотрю, что получится. Мне было интересно, потому что с молодыми фигуристами на тот период времени я никогда не работал. Либо совсем дети — либо топы. А это были юниоры, которые могли вырасти. Но я уперся в российскую действительность. Наши юниоры оказались настолько неуправляемы и неорганизованы, что через полгода я распустил всю группу. И сказал себе: стоп. Уехал в Питер, занимался своими делами, а потом, когда я уже ехал в аэропорт с намерением вернуться в Чикаго, мне позвонил тот же Писеев. «Олег, у нас сложная ситуация с Марией Мухортовой и Максимом Траньковым, очень бы хотелось, чтобы ты их взял и привел в порядок». Что там была за ситуация, я, конечно, хорошо знал. Ответил — Валентин Николаевич, у меня через полтора часа самолет в Чикаго. Подумаю и в течение трех дней позвоню. Думал над тем, стоит ли мне возвращаться с нелегкими спортсменами туда, где я совсем недавно был — или сказать: нет, спасибо, и продолжить заниматься с американскими детьми и зарабатывать себе на пенсионный фонд. Три дня меня раздирали сомнения, но потом игла адреналина пересилила и я ответил: попробую. Через четыре дня вернулся обратно в Питер, Сели в кафе на Садовой с Мухортовой и Траньковым и начали разговаривать. Послушал, что они хотят, сказал им, как я вижу нашу работу — и мы начали. Первый год был очень успешным. Потом начались личностные сложности — между Траньковым и мной. Именно личностные. Как у спортсмена таланта у него столько, что хоть лопатой греби. Как человек же он сложный. Было жесткое противодействие с его стороны, но я решил, что раз уж взялся за этот проект, то должен его довести до конца. Возникли еще сложности с руководством федерации. Когда я брал пару, была обещана помощь — но ее не было. Мало того, когда я сделал из Мухортовой и Транькова нормальную пару с хорошими элементами и более-менее стабильным катанием, их всегда ставили ниже конкурентов. И это была работа федерации, которая сделала ставку на других спортсменов, которые не были лучше, чем Мухортова и Траньков. Когда спортсмены катают программы чисто, а конкуренты с ошибками и их ставят выше — от этого настроение не улучшается. Особенно обидно было в олимпийский сезон, когда Мухортова и Траньков на чемпионате Европы откатались очень хорошо, но их грубо затоптали ногами.

— Падение Максима на Олимпиаде было случайностью?

Уверен, что это был результат неправильного судейства на чемпионате Европы. Их обоих просто убило, что их убрали как на чемпионате России, так и на чемпионате Европы, хотя они катались хорошо. Спортсмены перестают верить в справедливость, в себя. Это неверие, плюс не самый лучший контакт между тренером и спортсменом, стресс на Олимпиаде во что-то должны были вылиться. Вылилось в срыв прыжка, который он не срывал никогда.

— Что-то могли в работе с Мухортовой и Траньковым сделать по-другому?

Думаю, что да. Я не идеальная личность, я тоже делаю ошибки. Но поймите: я ведь не один работаю. Траньков контактировал с моим хореографом, с людьми, занимающимися ОФП, спонсорами. Сначала все относились к нему позитивно и доброжелательно. Потом несколько настороженно. А закончилось тем, что все без исключения, кто работал в моей команде, не хотели быть с ним рядом. От него шло столько негатива на всех, что никто не выдерживал. Насколько мой хореограф, Матвеев, позитивный по жизни — но с ним он не мог работать вообще. Макс непростой человек. Он может залезть в душу так глубоко и незаметно, что ты подумаешь — это твой лучший друг. А потом взрывался внутри и превращал тебя неизвестно во что. Просто я никому и никогда не позволял залезать ко мне в душу. Поэтому и смог пережить это. А другие не смогли.

— Если бы вернулись в 2006 год к моменту предложения Писеева работать с ними, что бы сделали по-другому?

Просто не взял бы их.

— Цикл работы с Машей и Максимом отнял у вас больше нервных клеток, чем цикл с Тотьмяниной и Марининым?

Больше. За три года работы с Мухортовой и Траньковым я потратил в два раза больше энергии и сил, чем за шесть лет работы с Тотьмяниной и Марининым. Потом начал было работать с Мухортовой и Бланшаром, пошло хорошо, но мальчик не выдержал. И я ушел на отдых, потому что сам стал «разваливаться». Начала болеть спина, колени, много чего. Я поехал лечиться, приводить свое тело в порядок. Потратил на это два года.

— Последний вопрос такой — в Сочи хотите?

А я туда в любом случае приеду. Мои итальянцы (Николь Делла Моника и Маттео Гуаризе, которых тренирует Васильев — прим.автора) туда уже попали. Это, конечно, «туристическая» поездка — борьба за 10-12-е места. Но я уже сошел с иглы адреналина. Два года приводил себя в порядок — и чувствую себя очень комфортно.

P.S. Этот разговор состоялся в марте 2013 года. А в мае Олег Васильев вернулся в Санкт-Петербург и начал работать с парой Катарина Гербольдт/Александр Энберт. Продолжение следует?

22 ноября наш знаменитый земляк олимпийский чемпион по фигурному катанию в паре с Еленой Валовой, тренер отмечает 55-летие

В фигурном катании редко случается, что бывший спортсмен, который поднимался на высшую ступень олимпийского пьедестала, позже выводит на нее своих учеников. Однако питерцы Татьяна Тотьмянина и Максим Маринин добились этого как раз под руководством Олега Кимовича. Корреспонденты «ВП» отыскали юбиляра в Москве, где он теперь трудится с новыми парами.

Лучшие достижения

— Олег Кимович, 55 лет — наверное, не повод подводить промежуточные итоги. Но все-таки, окидывая взглядом жизнь, как вы считаете: чего достигли и что еще впереди?
— Я и в 50 лет не ставил себе целей достичь чего-то конкретного к 55 годам. Я очень доволен тем, как складывается моя жизнь. У меня семья, маленький ребенок, которому исполнилось семь месяцев, — дочка Варвара. У меня замечательная жена, и двое детей. Это мои самые лучшие достижения к 55-летию. Супругу зовут Наталья, никакого отношения к фигурному катанию она не имеет (старшую дочь Олега Кимовича зовут Екатерина. — Прим. ред. ). Ну а работа продолжается — надеюсь, смогу трудиться и в 65. Она мне нравится — люблю заниматься фигурным катанием.

— Вы разбиваете стереотипы, ведь в фигурном катании редкость, если олимпийский чемпион, будучи тренером, доводит своего ученика до высшей ступени олимпийского пьедестала. Почему?
— Некоторым людям бывает лень, скатившись с вершины, вновь подниматься наверх, прикладывать титанические усилия. Это безумного сложно, и добиваются такого у нас единицы.

— В Москве у вас новые пары: Вера Базарова — Андрей Депутат, кроме того, в столице тренируется интернациональный дуэт Катарина Гербольдт — Брайан Жубер, который будто бы готовится дебютировать за сборную России…
— …С Гербольдт и Жубером вопрос до конца не решен: француз еще не определился с тем, будет ли он выступать в парном катании. То он и сам не хочет, то не позволяет федерация фигурного катания его страны, а то вдруг недовольна его мама. Будет кататься — замечательно. В противном случае Екатерине придется искать себе новую работу. Может, она станет тренером.

В этом городе спорт никому не нужен

— В Питере тем временем заговорили о кризисе парного фигурного катания. Олимпийская чемпионка Оксана Казакова убеждена, что всю систему подготовки ледовых дуэтов в нашем городе нужно выстраивать с нуля. Вот и вы, Олег Кимович, уехали из невской Академии фигурного катания в Москву…
— А я сейчас никак не связан с Питером. Тружусь в Москве, где хватает и льда, и катков, и сопутствующих условий. Но я и на берегах Невы никогда не жаловался, что мне мало льда: его было достаточно и хорошего качества. Отношение со стороны руководства? Внимания всегда хочется больше.

— Что же в таком случае подвигло на отъезд в Москву из Питера, родного для вас города?
— Питер и сейчас родной для меня город. А в Москве я по семейным обстоятельствам — у меня жена отсюда, из столицы. Просто здесь сейчас удобно для моих детей. Но я расцениваю свое присутствие в Первопрестольной как временное — на 4 года, на 8 или на 15 лет, но временно. Я все равно вернусь на берега Невы. Что же касается фигурного катания, то я хотел, чтобы пара Катарина Гербольдт — Александр Энберт продолжила свое существование, и всячески старался выбить для них деньги. Но в течение тех шести месяцев, которые я за них бился, я не получил ни копейки финансирования — ни от руководства школы фигурного катания, ни от спорткомитета, ни от города. Поэтому пара распалась. Энберту предложили первоклассные средства в Москве, и он тут же уехал. Я понимаю его решение. Он молодой человек, ему надо содержать семью. Да и пара Вера Базарова — Депутат (???) тоже не получила второй, питерской, «прописки». У них, если все сложится, будет двойной зачет — Москва и Саранск. Я предлагал сделать этот дуэт питерским. Но мне сказали: «Оно надо?!» Я тогда и понял: в Питере фигурное катание не интересно никому. Этому городу в спортивном плане ничего не нужно. Так что же я буду бежать впереди паровоза? И я уехал в Москву. Но, повторюсь, нашел здесь не деньги, а нормальные человеческие условия и понимание того, к чему нужно двигаться.

Надеюсь, что фигурное катание на берегах Невы восстанет как Феникс из пепла. Но пока подвижек нет: кроме обещаний, ничего не слышно. За последние четыре года результаты фигуристов Северной столицы становились хуже, хуже, хуже. Как бы это ни было плачевно, вся работа проводилась в городе для галочки и для проформы. Все трудились, за что-то отчитывались — а где результат? Почему в 2006 году на Олимпиаде в Турине питерцы составляли 75% в сборной России, а теперь их в команде осталось «полтора» спортсмена?

От прокатов под музыку со словами не в восторге

— Можно ли сказать, что после Олимпийских игр в Сочи в российском фигурном катании началась новая, победная, эпоха?
— А после каждой Олимпиады все начинается с нуля. И нынешнее четырехлетие ничем не отличается от предыдущих. Игры — та ступень, которую нужно преодолеть и — «ап!» — перескочить на более высокую.

— Какие открытия вы сделали на минувшем московском этапе «Гран-при?» Кто, в частности, вас удивил и чем?
— Меня удивили Ксения Столбова и Федор Климов — своей готовностью в ноябре. Они настолько хорошо откатали произвольную программу, что я задумался: а что же будет дальше, в январе и в марте, когда наступит время чемпионатов Европы и мира? Смогут ли они кататься еще лучше или будут просто держать форму до конца сезона? Ибо они выступили близко к максимуму видимых современных человеческих возможностей. Но программа хороша, элементы в ней отличные.

— Как вы относитесь к нововведению текущего сезона, когда можно выступать на официальных соревнованиях под музыку со словами и даже под песенное исполнение?
— Я не большой фанат такого новшества. Хотя не против. Но и не в восторге. Объясню почему: сильному фигуристу вокал не мешает, а вот «слабачку» ломает всю программу — фигурист теряется, и мы наблюдаем странные телодвижения на льду под музыкальное сопровождение. Считаю, что спортсмену надо быть очень аккуратным. Готов к сильному вокалу — бери его в программу, нет — поостерегись. Что касается «Нотр-Дам де Пари» без слов, к чему зрители, конечно, не привыкли, но который исполняют в нынешнем сезоне Столбова и Климов, то они взяли оттуда оригинальные куски, а не избитое вокальное сопровождение. Поэтому им было легче создавать на льду узнаваемые образы.

— Но не приближают ли подобные нововведения фигурное катание к развлекательным шоу вроде «Ледникового периода»?
— Если закрыть глаза, то — да, приближает. А если открыть их, то почувствуешь разницу.

Пока я в России, и мне хорошо

— Вы — не фанат того же «Ледникового периода»: за все восемь сезонов шоу только пару раз заседали в жюри…
— Шоу — это все-таки другой формат. Не спорт, а бизнес. И поэтому не отвечает моим интересам. Однако с точки зрения популяризации в нашей стране фигурного катания эти проекты все же помогли: много детей направлено в этот вид спорта.

— Из России многие сейчас стараются уехать или заявляют, что стараются. Вы, наоборот, однажды заявили, дескать, возвращаетесь домой, «закруглив» свои дела в Чикаго. Можете сказать, что все будущее связываете именно с нашей страной?
— Вопрос сложный. И неоднозначный. Сейчас я в России, и мне хорошо. Поэтому пока я здесь.

Олимпийский чемпион и тренер олимпийских чемпионов фигурист Олег Васильев мечтал поехать в Пекин, поддержать российскую сборную на Играх-2008.

Но у представителей зимних видов спорта как раз началась активная подготовка к новому сезону. Так что за ходом Олимпиады Олег Кимович и его спортсмены следили по мере возможности, в перерывах между тренировками.

А потом и вовсе уехали — в Швецию, на тренировочный сбор. Вернулись домой к началу сентября, отдохнули денек, и снова на каток, теперь уже родной, в Петербургской Академии фигурного катания.

Заглянув туда, я едва узнала Олега Васильева. Обычно подвижный, уверенно исполняющий (до сих пор!) многие сложные элементы, он был укутан в теплую куртку, двигался медленно, говорил охрипшим голосом. Оказалось, простыл. Но тренировку (и встречу с корреспондентом «РГ») отменять, тем не менее, не стал.

Программы станут проще

Российская газета: Может, стоило перенести занятие, Олег Кимович?

Олег Васильев: Времени нам решительно не хватает. В том числе потому, что вернулись из отпуска и приступили к тренировкам позднее обычного. По объективным причинам: я должен был присутствовать на конгрессе ИСУ в Швейцарии.

РГ: И что интересного было на конгрессе?

Васильев: Самое интересное то, что в одиночном катании, а также в парном из произвольных программ исключили по одному элементу. У женщин — одно из вращений, у мужчин — дорожку шагов.

РГ: Международная федерация фигурного катания взяла курс на упрощение программ?

Васильев: Дело в ином. На выполнение элементов, с каждым годом все более сложных, у спортсменов стало уходить гораздо больше времени. А общее время проката программ, предусмотренное правилами, осталось прежним. Увеличить его никто не позволит. Решили, что легче и проще убрать по элементу.

РГ: Как отнеслись к этим изменениям ваши пары, в частности, французско-русский дуэт Валерия Воробьева — Жером Бланшар?

Васильев: А такого дуэта больше нет. Валерия уже не занимается у нас. Что касается Жерома, то в данный момент он решил попробовать себя на иной ниве — не совсем чисто спортивной.

РГ: Поссорились ребята? Но из-за чего? Такой перспективный был дуэт!..

Васильев: В отношениях между ними не случилось ничего экстраординарного. Просто вдруг выяснилось, что личные интересы Валерии не совпадают с интересами пары…

Мухортова — Траньков — это герои

РГ: Получается, у вас сейчас только одна пара Мария Мухортова — Максим Траньков?

Васильев: И мне вполне хватает работы с ними. В наступающем сезоне ребята будут биться за пьедестал чемпионата мира, а это достаточно серьезная задача. Заниматься еще и поиском молодых перспективных фигуристов у меня нет сейчас ни сил, ни времени. Это взяла на себя наша Академия фигурного катания совместно с городской федерацией данного вида спорта.

РГ: Вы ведь долго работали — во Франции, затем в США. Может быть, там есть талантливые девочки, оттуда привезти?

Васильев: Не вижу необходимости. Не верю, что наша страна обеднела спортивными талантами.

РГ: Вы так верите в пару Мухортова — Траньков, что готовы отдавать ей все свое время?

Васильев: Если бы не верил, не работал бы с ними. В прошлом сезоне они показали себя очень хорошо. Стали призерами чемпионата Европы. А на мировом первенстве заняли седьмое место, несмотря на то, что Максим выступал с серьезной травмой. Я считаю, что в той ситуации это было близко к героизму. У Макса практически не работала рука — из-за проблем с суставом в шейном отделе позвоночника. Сейчас, слава Богу, все замечательно, он вылечился.

РГ: Недавно опять пошли разговоры, что Мария и Максим конфликтуют друг с другом, как это бывало в прежние годы. Досталось, говорят, и вам…

Васильев: Не знаю, кто эти разговоры заводит. Наверное, те, кому это выгодно. Смею вас заверить: обстановка в нашей творческой группе абсолютно нормальная.

РГ: В предыдущие годы эта пара давала, к сожалению, повод…

Васильев: Просто с ними неумело работали. На мой взгляд, это вполне адекватные молодые люди. Трудолюбивые и честолюбивые.

РГ: В чем их преимущество перед другими фигуристами?

Васильев: В технической сложности тех элементов, которые они выполняют. Но прежде всего в индивидуальности. У них есть свое лицо. Они — узнаваемы. Нам предстоит потрудиться над тем, чтобы они были более стабильны. Это длительная работа. В ней участвую и я, и сами спортсмены, и наш психолог.

В заботах о безбедном будущем

РГ: В прошлом году на чемпионате России, где они стали вторыми, Маша и Максим жаловались на музыку своей произвольной программы, мол, очень раздражает, поэтому и не выиграли. Как можно выходить на лед, ненавидя ту мелодию, под которую предстоит выступать?

Васильев: Мы вынуждены были оставить старую программу «по техническим причинам». Из-за того, что и наша пара, и другой российский дуэт выбрали для новой композиции одну и ту же музыку. Но наши соперники заявили тему в федерацию чуть раньше. И нам просто времени не хватило что-то переделывать. В этом году ситуация иная. Готовим две новые композиции — короткую и произвольную. На какую музыку — не скажу. Пусть это останется до поры до времени нашим маленьким секретом.

РГ: Это будут уже олимпийские программы, на зимние Игры 2010 года?

Васильев: Нет, только на один сезон. В этом году мы решаем конкретную задачу — подняться на пьедестал чемпионата мира. Выполним ее — пойдем дальше.

РГ: Год назад вы говорили мне, что другие ваши ученики — олимпийские чемпионы Татьяна Тотьмянина и Максим Маринин собираются вернуться в любительский спорт, чтобы выступить на Олимпиаде в Ванкувере. Они, однако, не вернулись.

Васильев: Ребята действительно отказались от этой идеи. Решили продолжить работать в профессионалах, пока востребованы там. Таня и Максим блестяще защитили честь России на Играх в Турине, а теперь у них есть возможность зарабатывать своим мастерством. Спортивная жизнь слишком коротка, надо успеть позаботиться и о безбедном будущем. Когда они приезжают в Петербург, то тренируются у меня. С другими парами при этом не пересекаются.

РГ: Со своими спортсменами вы готовитесь к сезону в Петербурге и Швеции?

Васильев: С Мухортовой и Траньковым в июле три недели тренировались в Чикаго. Занимались там в условиях, близких к идеальным.

Олег Васильев. Биография

Олег Васильев родился 22 ноября 1959 года. Родители: Людмила Константиновна и Ким Михайлович. В ноябре 1964 года, когда Олегу исполнилось пять лет, мама привела его в абонементную группу фигурного катания ЦПКиО имени С.М. Кирова. Олег Васильев начал заниматься на открытом льду, на берегу реки. Ровно через три года, тоже в ноябре, вместе с другими юными фигуристами ДСО «Труд» Олег дарил цветы участникам парада и показательных выступлений на празднике открытия Дворца спорта «Юбилейный». В этом же спортивном комплексе впоследствии Валова и Васильев тренировались под руководством Тамары Москвиной.

Как одиночник Васильев Олег добился определенных успехов. Он выиграл чемпионат и Кубок СССР среди юниоров. Но затем он заинтересовался парным катанием. Когда Т. Москвина по совету И. Москвина предложила ему попробовать себя в этом виде спорта, он согласился. Его партнершей стала Е.Валова.

Так в 1978 году образовалась пара Елена Валова — Олег Васильев. Им было по 15 и 18 лет. Их единственным тренером на протяжении любительской и профессиональной карьер была Тамара Николаевна Москвина.

Эта пара добилась громадных успехов. Валова-Васильев: олимпийские чемпионы 1984 г. в парном катании, серебряные призёры Олимпийских Игр 1988 года, 3-кратные чемпионы мира (1983, 1985, 1988) и Европы (1984—1986), а также многократные чемпионы СССР.

Сразу после окончания профессиональной карьеры Олег Васильев занялся бизнесом. Затем решил заняться тренерской работой. Одним из первых учеников Васильева были литовская пара Елена Сирохватова и Олег Шляхов. Как тренер воспитал и продолжает воспитывать новых чемпионов.

С 1984 по 1992 год Васильев был женат на Елене Валовой. Во втором браке имеет дочь Екатерину. В настоящее время в разводе.

В декабре 1997 года переехал в США, в Чикаго, где работал с Тотьмяниной и Марининым. После 2006 года Олег Васильев вернулся в Санкт-Петербург, а после 2010 года снова уехал в США.

Фото Олег Васильев